Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 15. Лев Новоженов

Воскресным днем мастер мужской стрижки Василий Петрович Трубников со своей женой Людмилой оказались на художественной выставке. Вообще-то они собирались в кино, но вокруг шли фильмы, которые они уже видели, и тогда возникла мысль посетить выставку. Для общего культурного развития.

Значит, пришли они на выставку и стали смотреть. Людмила все больше интересовалась живописью, а Василий Петрович тяготел к жанру скульптуры. Особенно привлекал его скульптурный портрет.

У одного такого портрета Василий Петрович и задержался несколько дольше. Какое-то время он изучал произведение искусства в одиночестве, пока к нему не подскочила женщина в пестрой шали с кистями, что-то черкнула в блокнот и воскликнула:

— Не правда ли, великолепная голова!

Василий Петрович решил, что промолчать было бы невежливо, и тоже высказал собственное суждение:

— Трудная голова.

— Ах, как верно подмечено! — всплеснула руками женщина. — Именно трудная! Простите, вы случайно не скульптор?

— Мм, — промычал в ответ Василий Петрович. Ему почему-то вдруг показалось неудобным признаться, что он не скульптор.

— Это, наверное, замечательно — быть скульптором! — пришла в восторг женщина.

— В нашем деле главное — не снять лишку, — уклончиво ответил Василий Петрович.

— Скажите, а где вы находите модели для своих работ? — не унималась собеседница.

Василий Петрович оглянулся по сторонам и промямлил:

— В гуще жизни… Там, знаете, и нахожу.

— Жить идя искусства, для творчества, испытывать вдохновение — что может быть прекраснее! — энергично встряхнула блокнотом женщина.

— А как же без вдохновения, — нашелся Василий Петрович. — Без вдохновения никак нельзя… Без него только людям праздник испортить… А у человека, может, свадьба или там день рождения…

— Вот-вот — искусство — это праздник, — закивала женщина. — Но и будни, напряженные будни. Сколько, наверное, проблем встает перед вами.

— Перво-наперво — ощущай форму, — ответил Василий Петрович. — Некоторым, например, затылок не дается, некоторым виски. А если форму чувствуешь, тогда все легко. Ну и, конечно, инструмент содержи в порядке. Хорошего мастера сразу по инструменту видать…

Туг Василий Петрович начал замечать, что разговор привлек любопытных. Несколько человек стояло рядом и прислушивалось.

— Очень, очень приятно было познакомиться, — проговорила женщина. — А теперь, на прощанье, позвольте узнать вашу фамилию.

— Трубников я, Василий Петрович.

— Разрешите пожать вашу руку, Василий Петрович.

Они обменялись рукопожатием, и женщина, приговаривая: «Очень приятно, очень приятно…», исчезла в толпе.

Трубникова кто-то дернул за рукав. Василий Петрович посмотрел вниз и увидел мальчика в вельветовой курточке.

— Дяденька, дай автограф! — строго попросил мальчик. За юным поклонником выстроился еще народ, видно, с той же просьбой.

— Иди, иди, мальчик, нечего тут! — сказал Трубников и отправился на поиски жены.

Когда возвращались домой, Василий Петрович чувствовал себя не в духе. Как будто был самозванцем каким-то.

— Вася, а что это за люди к тебе на выставке подходили? — спросила жена.

— Клиентов своих встретил, — ответил Василий Петрович.

— Уважают тебя, Вася, — сказала Людмила и прижалась к мужу.

— Хорошего мастера всегда уважают. Хороший мастер — это художник… скульптор, можно сказать…

И еще долго Василий Петрович размахивал руками, что-то кому-то доказывая. И прохожие оборачивались.

Иностранная машина

Вот тут мы и живем. Район, правда, отдаленный — из тех, что в бюллетенях по обмену жилплощади обычно просят не предлагать. Зато воздух хороший! Воздух у нас просто замечательный! Ну, что еще? Кинотеатр, универсам, прачечная, химчистка, две парикмахерских… Шум электрички, гомон ребятни во дворе, скрип качелей, глухой звук, который хозяйки палками извлекают из огромных, пыльных ковров…

Возвращаясь из булочной. Напраслин Ф. Я. обнаружил мираж. Мираж выбрал для себя не самое лучшее место — пространство между мусорными контейнерами и трансформаторной будкой. Напраслину он явился в виде «Бьюика» цвета пережженной стали. Машина было длинной, почти плоской и красивой, как коробка шоколадных конфет. Иностранная машина. Иностранная, если не считать номер. Номер на ней был наш.

Напраслин подошел к миражу и дотронулся до него рукой. Ладонь ощутила прохладное прикосновение металла. Нет, пожалуй, она была красива, как яркая почтовая марка, напоминающая о чужих далеких землях, об экзотических городах, о людях, не похожих на нас с вами.

Дома Напраслин выложил хлеб и объявил:

— Сейчас шел и вижу: иностранная машина стоит. Возле трансформаторной будки.

— Да? — равнодушно спросила жена.

— Марки «Бьюик», — сказал Напраслин.

— Постоит, постоит и уедет, — сказала жена и спрятала хлеб в большую эмалированную кастрюлю.