Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 42. Александр Курляндский

— У тебя сильная жена. Не болит?

— Сейчас лучше. Ты еще и врач? А еще кто? — с намеком спросил Малышко.

— Еще?

Сьюз выпучила глазки, будто не понимая подтекст:

— Еще — спортсмен. Теннис, виндсерфинг. Люблю путешествовать.

— И все?

Она засмеялась:

— Много будешь знать, скоро состаришься. Так у вас говорят? А я не хочу. Я хочу, чтоб ты был молод. Как теперь.

И опять Малышке захотелось про все забыть, не строить интриги этой прелестной шпионочке, остановить первую попавшуюся машину, бросить ее на заднее сиденье и мчаться, мчаться, куда — неважно, пока не кончится бензин или деньги. «Выйду на пенсию, только так жить и буду. Пошла она, эта работа!»

У Дома кино бурлило и переливалось людское море. Волны его пытались смять дежурных, как в дни самых громких премьер.

В главном, большом зале шла пресс-конференция. Председательствующий отвечал на вопросы собравшихся.

— Правда, что будет проведена тарификация?

— Правда. Президент предлагает всех работников кино разбить на три категории. Первая — хорошие. Вторая — не очень хорошие. Остальные — третья.

— Не понял. Если я не очень хороший режиссер. Ну, будем говорить прямо — плохой. Что ж, я и фильмы не могу снимать?

— Можете. Каждый режиссер может снять фильм. Мы дадим деньги. Но если фильм не окупится, мы с вас вычтем.

— То есть как?

— Ну, опишем ваше имущество, мебель.

— А если не хватит?

— Если не хватит, будете отрабатывать. Вы и члены вашей семьи. Ваши друзья, наконец.

Зал недовольно загудел. Такая перспектива не всем нравилась.

— А на что жить?

— Мы откроем сеть благотворительных учреждений. Дома питания, прачечные, баню.

— Это унизительно! — заорал со своего места известный всей стране гений. — При коммунистах не давали снимать, и сейчас не лучше! Только жулики снимают на бандитские деньги.

— Вы хороший режиссер? — коварно спросил председатель, хотя и знал про гения все.

— Очень хороший. Слишком, для этой страны.

— Тогда — уезжайте. А если хотите здесь снимать — можете не снимать, а просто получить определенный процент стоимости неснятого фильма. Для всех это будет выгодней!

Зал опять загудел. Гений вскочил с места и стремительно сбежал по лестнице. Все знали — он бежит в бар. Там он закончит вечер, напившись до бесчувствия, проклиная прежних и новых хозяев.

Объявили перерыв. Малышко и Сьюз вышли из зала и направились к бару. К Сьюз сразу же подошли несколько кинематографистов.

— Как тебе все? А? Сьюз?!

— У вас очень неожиданная страна.

Сьюз была в центре внимания, как рыба в воде. Она кокетничала, смеялась. Малышке стало обидно, что о нем забыли. Он подошел и тихонечко шепнул ей на ушко:

— Если ты не прекратишь, я громко объявлю, что у тебя под правым соском — родинка.

Кинематографисты замерли, никто не мог понять, что общего у этого животастого и не первой свежести мужчины с изящной остроумной журналисткой.

— О! — засмеялась Сьюз. — Позвольте представить. Мой друг…

— Новиков, — сказал Малышко. — Из Звездного городка.

Все облегченно зашумели:

— А у вас как? Тоже новости?

— Скоро запускаем, — сказал Малышко. — На Марс летим.

— Да?!

— Да. Двое. Мужчина и женщина. Надо проверить. Как там, в невесомости. Без земли под ногами.

Все заржали. Юмор Малышки был понятен кинематографистам.

— И вы летите?

— Лечу, и не один.

И Малышко многозначительно посмотрел на Сьюз:

— Извините. Нам пора. Тренировки.

Он взял Сьюз под руку и, чувствуя завистливые взгляды киношников, повел к выходу.

Новенькая «девятка» с молчаливым, коротко подстриженным «качком» и гремящей на всю улицу музыкой быстро, за какие-то пятьдесят тысяч, домчала их к родному дому, на Фрунзенскую.

— Ко мне нельзя, — сказал Малышко. — Жена.

— Тогда ко мне?

Они вошли в подъезд.

— У нас жил бомж, — сказала Сьюз. — Милый такой. Там была его кровать. Умер. Я так плакала.

Вошли в лифт.

— Я снимаю квартиру. Три комнаты. Здесь жил профессор, жена и дочь. Три человека. Мне сдали, сами сняли однокомнатную. Представляешь?

Квартирка была ухоженная. Полы сияли лаком. Много книг. Мебель роскошная, почти антикварная. Все со следами богатства коммунистической эпохи.

— Где тебя принимать? Иди сюда, садись в кресло. Немного жди.

Сьюз включила музыку, стала порхать туда-сюда, каждое ее порхание приносило на столик очередную вкуснятину: маслины, сыры, огурчики-помидорчики…

— Что будешь пить? У меня есть практически все. Джин, скотч?

— Если все, тогда — водка.

Как и Геннадий Колобков с третьего этажа, Малышко любил сразу пропустить стаканчик.

Выпили. Малышко — водку, Сьюз — красное, испанское. Закусили. Сьюз — сыром, Малышко — огурчиком.

— Извини. Я там заснула. Не обиделся? Мужчины обидчивые. Хуже женщин.

Малышко подумал, что именно сейчас, когда возник контакт, пора приступать к операции. Сьюз словно прочитала его мысли.

— Есть вопросы? Хочешь, я сама объясню?

Она вспорхнула, нажала кнопку на магнитофоне, выбросила одну кассету, вставила другую. Сквозь треск и шорохи Малышко услышал свой голос и еще чей-то. Ба! Голос портьерши.

Сьюз аппетитно расхохоталась:

— Это когда я спала. Ты не терял времени. Да?

Она перемотала пленку, снова щелкнула кнопкой.

Теперь Малышко слышал свой разговор с Блиновым.