Антология советского детектива-22. Компиляция. Книги 1-24

Слушая эфир, я почему-то вспомнил, как врач, выходя из дома Хрусталевых, остановился, внимательно посмотрел на меня и сказал: «Да-с. Идите, молодой человек, вас там ждут». А потом еще эта Лида: «Скажите, Коля, а вам очень нравится Маринка?» И надо же такое сказать. Не просто «нравится», а «очень нравится». Как будто вопрос о том, нравится ли мне Маринка, для Лиды совершенно ясен. Дело лишь в том, сильно или просто так. А вообще, если честно признаться, Маринка — девушка хорошая, самостоятельная и, кажется, с характером. А как она обрадовалась, когда я принес ей цветы. Но где она могла простудиться? Даже мать ее недоумевала. А ведь Анна Алексеевна чуткая женщина и понимает, что к чему.

Солнце уже повисло над горизонтом, как вдруг я услышал чью-то команду «В ружье!». В рубку, которая служила нам и спальней, вбегали, хватали карабины и строились на площадке все, кто был свободен от дежурств.

— Краснофлотец Звягинцев, — услышал я приказ Демидченко, — немедленно заменить на радиовахте Нагорного.

— Что-то стряслось, — шепнул мне подбежавший Семен. — Сдавай вахту и становись в строй.

Я быстро передал наушники Звягинцеву, расписался в вахтенном журнале и стал в строй. Перед нами медленно прохаживался незнакомый морской офицер. Немного в стороне стояли командир радиовзвода из нашего дивизиона главный старшина Литвин и Демидченко. Стал в строй наконец и немного опоздавший Сугако.

— Смирно! Товарищ старший лейтенант, отделение поста номер один построено. Командир отделения старшина второй статьи Демидченко.

— Вольно.

— Вольно! — повторил команду Демидченко.

— Товарищи краснофлотцы, — обратился к нам старший лейтенант. — Наши радиопеленгаторы обнаружили в квадрате тридцать семь вражеский радиопередатчик. Это почти рядом с вашей высотой. Командование отдало приказ: разыскать и обезвредить заброшенного лазутчика. Командир вашего дивизиона выделил на поиски врага и ваше отделение в составе шести человек. На посту останется один радист, который будет и вести наблюдение за воздушным пространством, и держать связь с вашей штабной радиостанцией. Ваша задача — прочесать полосу шириной в сто пятьдесят метров и глубиной в три километра. Вашими соседями будут военные из других подразделений. Ясно?

— Стрелять можно? — спросил Лученок.

— Только в крайнем случае. Вы должны понимать, что для нас очень важно захватить врага живым. Еще вопросы?

— Ясно.

— Разъясняю порядок прочесывания. Держаться парами с интервалами в пятьдесят метров. Проверять все естественные укрытия, в которых может спрятаться человек. Через каждые пятьдесят метров условным поднятием руки поддерживать связь между собою. Не разговаривать, не курить. Какие будут вопросы?

Все было понятно, и поэтому все молчали.

— Командир отделения, распределяйте бойцов.

— В паре со мной идет Нагорный, — отдал приказ Демидченко. — Соседи справа — Лученок и Сугако, еще правее — Танчук и Музыченко. Старшие в парах: я, Лученок и Танчук.

— Сбор вон у той вышки, — пояснил старший лейтенант. — Сейчас все спукаемся вниз по восточному склону горы. У подножья рассредоточиваемся и цепью, начиная вон от тех развалин, идем на юго-восток. Командуйте, товарищ главный старшина.

— Отделение, на исходный рубеж — марш!

Спускались вниз молча. Лишь иногда к дробному стуку башмаков присоединялся звук осыпавшихся камней, и тогда главный старшина шепотом распекал провинившегося:

— Вы что, спите? Внимательнее смотреть под ноги.

Уснешь тут, когда все нервы напряжены, как струны. Рядом шедший  Лученок легонько толкнул меня локтем и шепотом произнес:

— А нейтральный воды аказваюцца зусим пад бокам.

— Разговорчики, Лученок.

Ну и слух же у командира взвода. Я и то еле разобрал, что сказал Михась. Хотя одно дело — разобрать и совсем другое — просто услышать звук. Тишина. Я люблю тишину, спокойную, безмятежную. Такая тишина бывает в мирный рассветный час, когда ничто тебя не тревожит. Над восточным горизонтом появляется светлая розовая полоска. Низины и пойменные луга затянуты неподвижной пеленой тумана. Размеренный шум морского прибоя не мешает молчанию. К нему привыкли, как привыкли к сонному бормотанию лесного ручья обитатели леса. Он как тихая колыбельная песня матери, убаюкивающая засыпающего ребенка. Но есть и другой род тишины, пугающей, тревожной. Те же низины, те же пойменные луга, тот же размеренный шум морского прибоя, но после наступления темноты. Плачущий крик филина в полночь леденит душу. Звук от нечаянно сломанного сучка заставляет учащенно биться сердце. Человек, прислушиваясь к тревожной тишине, невольно задерживает дыхание. И хотя поднятая за день пыль давно уже осела и воздух стал чистым, как после грозового дождя, чувство легкого удушья не покидает человека. Именно такой была тишина, когда мы спускались к подножию нашей горы.

Спуск закончился. Шедший впереди старший лейтенант остановился и поднял руку вверх — условный знак «стой».