Антология современной азербайджанской литературы. Проза

— Кого? Джонсона? Никогда не посадят, он сейчас президент. Но я тебе точно скажу, его убил Джонсон. — Агасаф-ага обтер о салфетку бритву. — Ты знаешь, где я раньше жил? Я раньше жил на 4-й Параллельной, это потом я квартиру на Монтино получил. А у меня сосед там был, Давуд. Три раза в тюрьме сидел. Родственники собрались, позвали его в мечеть, заставили на Коране поклясться, что он больше не будет дурными делами заниматься. Давуд поклялся. И правда, другим человеком стал. Открыл себе мастерскую, стал чинить туфли. Виски прямые или косые сделать? Пожалуйста, но тебе прямые больше идут. Так прямые или косые? Ха… С утра до вечера Давуд туфли чинит, все довольны. Потом как-то раз прихожу с работы, говорят: Давуда посадили. Что такое, за что посадили?! Человека ножом ударил. Суд был. Прокурор смеется, судья смеется, народ смеется — дали три года. Оказывается, к нему в мастерскую клиент пришел, а мастерская маленькая, и доставил большую неприятность. Давуд утверждал, что клиент ему назло это сделал, а клиент на суде матерью поклялся, что нечаянно. Дали Давуду три года. Ты понимаешь, такой, как Давуд, рано или поздно что-нибудь обязательно сделает. Он опять сейчас туфли чинит, а я все равно знаю, что рано или поздно он что-то натворит. От таких, как Давуд, добра не жди…

— Подожди, подожди, — удивился клиент, — а причем здесь Джонсон?

— Копия он Давуда, — торжественным голосом сказал Агасаф-ага, — я, как увидел его портрет, понял, что от этого человека добра не жди. До чего похожи! — Агасаф-ага уже водил пенящейся струей одеколона, бьющей из пульверизатора, по гладко выбритому лицу клиента. — Пудру я тебе не советую, дорогой, пусть кожа дышит. — Он не глядя сунул деньги в карман халата. — Приходи почаще, я тебе всегда рад.

В дверях стояла очередь из пяти-шести человек. Очередь игнорировала выкрики «Следующий!» и приглашающие взмахи полотенцами других парикмахеров. Очередь состояла из постоянных клиентов Агасаф-аги.

— Антракт на пять-шесть-семь минут, — бодрым голосом объявил, подойдя к очереди, Агасаф-ага и скрылся за занавешенной красной бархатной портьерой дверью в соседнюю с залом комнату. Здесь он сел на стул и, задрав ноги, положил их на специально прибитую для этой цели к стене полку — у него на ногах были расширены вены, и это давало о себе знать каждые полтора-два часа работы. Агасаф-ага представил себе, как отхлынула из набрякших на ногах лиловых вен кровь, и тихо застонал от удовольствия. Он с трудом открыл глаза, когда в комнату вошел парикмахер, работающий за соседним с Агасаф-агой креслом. Это был молодой человек, недавно вернувшийся из армии. Жил он в одном доме с Агасаф-агой, и по этой причине Агасаф-ага считал своей обязанностью учить его ремеслу и вообще уму-разуму.

— Не нравишься ты мне сегодня, Газанфар, — не поворачивая головы, внушительно сказал Агасаф-ага. — У меня сердце кровью обливалось, когда ты брил доктора. Ты не видел, что у него волосы на лице жесткие? Видел? Так намыль ему лицо, а поверх мыла сделай горячий компресс, а потом еще раз намыль… Ты знаешь, какой звук был, когда ты его брил? Как будто по железу напильником водили. Разве это хорошо? Он тебе кто? Он тебе враг? Или он тебе фальшивые деньги платит?

— Он молчал, даже виду не подал, — ответил сконфуженный Газанфар. — Ни разу не сказал, что бритва его беспокоит…

— И не скажет, — немедленно подхватил Агасаф-ага. — Зачем ему говорить? Он в следующий раз пойдет к другому мастеру. К тебе больше не сядет. Уж будь уверен, я в твоем возрасте уже имел постоянных клиентов. И тебе пора.

— Вы другое дело, — сказал Газанфар. — У вас талант, это все парикмахеры в Баку знают. Божий дар.

— У парикмахера талант один, — недовольным голосом в который раз напомнил ему польщенный Агасаф-ага. — Это — старание. И еще внимание. Если ты запомнил, какому клиенту какой одеколон нравится, горячий ли компресс он любит после бритья или холодный, то этот клиент два часа будет в очереди стоять, лишь бы в твое кресло сесть. И самое главное, чтобы не чувствовал, что ты торопишься, когда с ним работаешь. Это — обида. И потом, разговаривать с ним надо, спрашивать, не беспокоит ли его бритва. А ты говоришь: «Я брею, он молчит». А он, может быть, стесняется…

Агасаф-ага прошествовал в зал мимо почтительно замершего у двери Газанфара и подошел к креслу, в котором терпеливо дожидался его молодой человек с роскошной прической а-ля битлз.

— Сегодня только затылок, — попросил он, — и побрить.

— Усы трогать будем?

— Можно, — преодолев некоторое внутреннее сопротивление, сказал юноша, — только самые кончики подстригите, над губой.

Агасаф-ага кивнул головой и принялся священнодействовать.

Уже после первых его пассов на лице парня появилось блаженное выражение, и он застыл в сладкой дреме.

— Зря я человека обидел, — вслух подумал Агасаф-ага.

— Кого обидел? — встрепенулся парень.