Антология. Том 23

Мы с коллегой всеми доступными нам силами старались защитить нашего больного, но, к сожалению, нам мало что удалось. Когда нас буквально втащили в лабораторию, я заметил президента страны с окровавленной повязкой на груди. Он поднялся, качнувшись, сделал шаг вперед. Взгляд его был мутным, очевидно, он не понимал, где находится.

— Это он! — заорал солдат.

Кто-то камнем разбил верхнее окно, а солдат схватил тяжелую железную перекладину, лежавшую у машины странной конструкции.

Профессор Клебер прикрыл собой президента.

— Это не он, — громовым голосом закричал профессор. — Не президент!

— Что ты врешь, предатель! — вскричал солдат и взмахнул высоко поднятой перекладиной.

Удар размозжил головы профессора и стоявшего позади него высокого президента. Я оперся о маленький столик, на котором лежали тетрадь и перо. Не знаю для чего, но я сунул то и другое в карман халата и, увидев, что принесенный нами больной тоже умер, двинулся к выходу. Меня так сдавили, что я едва не задохся.

Моему коллеге чудом удалось вытащить меня из толпы. Я очнулся на скамейке парка. Вокруг было пусто, но где-то вверху рокотал гром. Я поднял голову к небу и увидел, как из гигантских самолетов Блуфонии выпрыгивают и летят к земле тысячи парашютистов…

Перевод с венгерского Е. Тумаркиной

РОХЕЛИО ЛЬОПИС, кубинский писатель СКАЗОЧНИК

Как бы вы отнеслись к человеку, который тем только и занимается, что лишает покоя детские души? Нет, как хотите, а вы не сумеете убедить меня, что его цели заслуживают одобрения, тем более что занятие это стало у него какой-то манией. Он учитель начальной школы, и директор уже не раз делал ему внушения: еще бы, он тратит целые уроки на эти странные сказки, которые сам же и выдумывает с легкостью поистине невероятной. Только не подумайте, что его держат в школе из милости: редко встретишь такого знающего и компетентного учителя, как он.

И вот, представьте, как-то раз, повстречав на улице одного из своих учеников, он купил ему мороженое и начал рассказывать очередную такую сказку. Тут словно из-под земли вырос отец ребенка. Сакариас — так зовут учителя — назвал себя и предложил повторить то, что он уже рассказал. (Могу себе представить, какое впечатление Сакариас произвел на отца своего ученика — в общем, наверно, такое же, как на всех прочих. Смотришь в его бледно-голубые глаза и гадаешь: «Он и вправду так прост или только прикидывается?»)

— Папа, это мой учитель! Пусть рассказывает дальше — ведь такого не знает больше никто!

— Тихо, Габриэлито! Ты не слышал разве — сеньор учитель говорит, что снова расскажет свою сказку, с самого начала.

— Да, действительно, иногда я рассказываю своим ученикам истории вроде этой, и мне кажется, что, поселяя в их душах некоторое беспокойство, я приношу им тем самым неоценимую пользу. Истории, которые я им рассказываю, озадачивают их и заставляют задуматься, — заметил Сакариас.

— Много-много тысячелетий назад от далекого будущего, — начал он, — на земле существовало животное по имени «кошка». В городах, которые люди строили тогда, чтобы быть поближе друг к другу (из чего проистекали некоторые хорошие и многие дурные последствия), эти маленькие зверьки привольно жили и множились. А когда люди бросили их на произвол судьбы, они оказались практичнее, а может быть, удачливее, чем собаки, которые исчезли с лица земли много раньше, и, судя по всему, из-за своей чрезмерной преданности человеку. (В таких вещах, оказывается, тоже нужна мера).

Некоторые исследователи, пишущие теперь об эпохе, в которую жили собаки и кошки, утверждают, будто собаки, поняв, что развитие цивилизации угрожает стереть их с лица земли, научились ходить на задних лапах и пользоваться передними, как руками, хотя и не так ловко, как пользуемся мы своими. Однако преимущества, которых они добились, приобретя эти способности, оказались весьма недолговечны: человек все чаще и чаще прибегал к услугам роботов, и роботы постепенно стали оттеснять собак. Ты знаешь, что такое робот, Габриэлито?

— Знаю, учитель, на днях вы нам объясняли это в классе.

— Наверно, вы задаете себе вопрос: как исчезли эти животные (я имею в виду собак)? Да очень просто: мы перестали их любить, и они ушли от нас. К тому же всемогущее время породило в нас страшную брезгливость или, точнее сказать, неодолимое чувство брезгливости к собакам. Особенно неприятно нам было видеть, как они удовлетворяют свои естественные нужды.

Роботы, которые таких нужд не знают вообще, казались нам тогда вершиной совершенства.

И вот в один прекрасный день мы решили, что у сук больше не должны рождаться щенки. Очень возможно, что перед этим шел разговор о газовых камерах, поголовном отравлении и прочем в том же роде. Поскольку мы на это не пошли, можно полагать, что мы сумели найти решение, достойное человека.