Антоний и Клеопатра

— По крайней мере, в эти дни не было никаких признаков астмы. — Он вздохнул, вытянул ноги. — Бескровное сражение у Акция: из четырехсот вражеских кораблей лишь десять участвовали в бою и только два из них горели, пока не затонули. Погибло, вероятно, сто человек, а может, и меньше. И ради этого я обложил налогом народ Рима и Италии, взял двадцать пять процентов! До сих пор налог собирают. Будь я проклят, разорван на куски, если все, что я смогу показать за их деньги, — это сражение, которое и сражением-то назвать нельзя. Я даже не могу показать им Антония или Клеопатру! Он обманул меня, уплыл. Я, дурак, лучше думал об Антонии, мешкал, хотел победить его, вместо того чтобы догонять.

— Успокойся, Цезарь, дело сделано. Я тебя знаю, а это значит, что ты сможешь превратить Акций в триумф.

— Я все ломал голову и хочу опробовать мои идеи на тебе, потому что ты честно мне ответишь. — Октавиан подобрал с земли несколько камешков и стал раскладывать их на камне. — Я не вижу другого варианта, кроме как раздуть намеренно события в Акции во что-то, что захотел бы воспеть Гомер. Два флота сошлись, как титаны, столкнулись по всей линии с севера на юг — вот почему погибли Попликола, Лурий и остальные. Выжил только Сосий. Пусть Аррунтий думает, что это его заступничество спасло Сосия. Антоний дрался геройски на борту «Антонии» и уже побеждал, когда краем глаза увидел, что Клеопатра предательски покидает сражение — и его самого. Он был настолько пропитан зельем, что внезапно запаниковал, прыгнул в пинас и поплыл за ней, как томящийся от любви кобель за сукой. Многие его генералы видели, как он бежал за Клеопатрой, крича ей… — Голос Октавиана поднялся до фальцета: — «Клеопатра, не оставляй меня! Умоляю тебя, не оставляй меня!» Везде плавали мертвые тела, море было красным от крови, на поверхности плавали мачты и обломки кораблей, но пинас с Марком Антонием стремительно продвигался сквозь эту кровавую баню вслед за Клеопатрой. После этого адмиралы Антония струсили. И ты, Агриппа, превосходный в сражениях, сокрушил своих противников.

— Пока неплохо, — прокомментировал Агриппа, сделав еще глоток из бурдюка. — Что случилось потом?

— Антоний догоняет корабль Клеопатры и поднимается на борт. Прошу прощения за настоящее время. Это всегда помогает мне, когда я приукрашиваю что-то, о чем не должны узнать правду, — пояснил мастер приукрашивания. — Внезапно он приходит в себя, представляет себе катастрофу, от которой он так трусливо сбежал. Я научу этого irrumator Антония, как обвинять меня в трусости у Филипп! Он воет в растерянности, покрывает голову плащом и сидит на палубе три дня без движения. Клеопатра кормит его противоядиями, умоляет его сойти вниз, в ее каюту, но он неподвижен, ошеломленный своей трусостью. Тысячи людей мертвы, и он отвечает за это!

— Звучит как те дрянные эпические поэмы, которые покупают молодые девицы, — сказал Агриппа.

— Да, звучит. Но ты готов поспорить против того, что весь Рим и Италия купятся на это?

— Я не такой дурак. Они купят это даже на дорогой бумаге. Если Меценат добавит несколько цветистых фраз, все будет безупречно.

— Конечно, мной будут возмущаться из-за того, что я допустил войну. Люди не любят зря тратить деньги.

— Опасная тема, Цезарь. Как ты собираешься платить долги? Теперь, когда Клеопатра потерпела поражение, у тебя нет причины продолжать собирать налоги. Однако, пока она жива, покоя тебе не будет. Она начнет вооружаться, чтобы предпринять еще одну попытку, с Антонием или без него. Ведь она хочет, чтобы миром правил так называемый сын бога Юлия, а не Антоний. Итак, откуда брать деньги?

— Я собираюсь выжимать их из царей-клиентов Антония, пока они не посинеют и у них глаза не выскочат из орбит. В конце концов я приду в Египет.

Агриппа посмотрел на солнце между деревьями и поднялся с камня.

— Пора возвращаться, Цезарь, иначе нас застигнет здесь темнота. Если верить Аттику — а он должен знать, — в лесу полно медведей и волков.

Все транспорты ушли с Клеопатрой, но оставшиеся триста боевых кораблей Антония были в полном порядке. Сначала Октавиан хотел сжечь их все. Он буквально влюбился в эти смертоносные маленькие либурны и решил, что в грядущих сражениях будут участвовать одни либурны. Массивные квинкверемы устарели. Потом он решил оставить шестьдесят «левиафанов» Антония как средство устрашения против пиратов, появившихся на западном конце Нашего моря. Он послал их в Форум Юлия, морской порт Цезаря, колонию ветеранов на берегу, где Галльская провинция граничит с Лигурией. Остальных вытащили на берег и сожгли на территории Амбракии, в результате чего получили столько корабельных носов-таранов, что многие тоже пришлось сжечь. Самые внушительные оставили, чтобы украсить ими колонну перед храмом бога Юлия на Римском Форуме, а другие провезли по Италии, чтобы напомнить налогоплательщикам, что угроза была реальной.