И все это она считала возможным. Для этого, правда, требовалась железная воля, но воли ей было не занимать. Если бы ее советники были более независимыми, по крайней мере, у кого-то возник бы вопрос, что будет с этими амбициями, если ее сын не унаследовал военный гений отца. На этот вопрос она все равно не ответила бы. Мальчик был не по годам развит, такой же одаренный, как его отец, и похожий на него, как горошины в стручке. В нем текла кровь Юлиев, правда лишь наполовину. А посмотрите, что сделал Октавиан, в котором крови Юлиев намного меньше, в восемнадцать, девятнадцать и в двадцать лет. Получил наследство Цезаря, совершил два похода на Рим, заставил сенат назначить его старшим консулом. Еще юноша. Но рядом с Цезарионом Октавиан бледнеет.
Только как примирить идеализм Цезариона с прагматизмом Цезаря? Планы Цезаря для Александрии и Египта были экспериментальными, он считал, что может осуществить их в Египте благодаря своему влиянию на его правительницу, Клеопатру. А потом, приведя пример его удачных реформ в Египте, он попытается провести такие же реформы в Риме более последовательно, чем раньше. Его одиночество стало причиной неудачи. Он не сумел найти тех, кто поверил бы в его идеи. И Цезарион не найдет. Поэтому Цезариона надо отговорить от попытки осуществить свою программу.
Клеопатра поднялась с постели и прошла в лучшую комнату рядом с ее покоями, где стояли статуи Птаха, Гора, Исиды, Осириса, Сехмет, Хатхор, Собека Анубиса, Монту, Таурт, Тота и еще десятка других богов. Все они представляли разные аспекты жизни по берегам Нила и не очень отличались от древних римских богов
Отделанная золотом комната была уставлена этими статуями, расписанными с удивительным жизнеподобием, светившимися даже в слабом пламени ночных ламп. В центре лежал ковер из Персеполя, столицы Персиды. Клеопатра опустилась на него на колени, вытянув вперед руки.
– Отец мой, Амон-Ра, мои божественные братья и сестры, я смиренно прошу вас просветить вашего сына и брата Птолемея Цезаря, фараона. Я смиренно прошу вас дать мне, его земной матери, еще десять лет, чтобы я смогла привести его к славе, которую вы ему готовите. Я предлагаю вам свою жизнь в залог за его жизнь и умоляю помочь мне в моем трудном деле.
Вознеся молитву, она продолжила самоуничижение и так и уснула. Проснулась только с рассветом и появлением солнечного диска, сведенная судорогой, смущенная, окоченевшая.
По пути обратно к постели, торопясь дойти прежде, чем проснутся слуги, Клеопатра прошла мимо огромного зеркала из полированного серебра и остановилась, пораженная, глядя на женщину, отразившуюся в нем, тоненькую, маленькую, некрасивую. На теле у нее не было волос, она их тщательно выщипывала. Фигурой она больше походила на девочку, чем на женщину. Но не лицом. Форма лица изменилась, оно удлинилось, черты стали жестче, но морщин не было. Лицо женщины тридцати четырех лет, с печалью в золотисто-желтых глазах. Становилось светлее, но Клеопатра продолжала стоять, глядя на себя. Нет, это не тело ребенка! Три беременности, одна двойней, превратили кожу ее живота в отвислый, сморщенный, матово-бурый мешок.
«Почему Антоний любит меня? – в изумлении спросила она свое отражение. – И почему я не могу любить его?»
Поздним утром она отправилась искать Цезариона, решив поговорить с ним. Как всегда, он ушел в бухту за дворцом, чтобы поплавать, и теперь сидел на камне, как идеальная модель для Фидия или Праксителя. На нем была только набедренная повязка, еще достаточно мокрая, и его мать поняла, что он действительно возмужал. Она пришла в ужас, но не подала виду. Она села на другой камень, откуда могла видеть его лицо. Лицо Цезаря, все более и более похожее.
– Я пришла не ругаться и не критиковать, – сказала Клеопатра.
Его улыбка обнажила ровные белые зубы.
– Я и не думал, что ты для этого пришла, мама. В чем дело?
– У меня просьба.
– Тогда изложи ее.
– Дай мне время, Цезарион, – начала она самым нежным голосом. – Мне нужно время. Но у меня его меньше, чем у тебя. Ты должен мне время.
– Время для чего? – осторожно спросил Цезарион.
– Подготовить народ Египта и Александрии к переменам.
Он нахмурился, недовольный, но промолчал. Клеопатра быстро продолжила: