Антоний и Клеопатра

– Я не собираюсь говорить тебе, что ты еще недостаточно прожил, чтобы набраться опыта общения с людьми, будь они подданные или твои товарищи. Ты будешь отрицать это. Но ты должен учесть мой возраст и опыт и выслушать меня! Сын мой, народ надо подготовить к реформам. Издавая эдикты, которые вызывают у людей потрясение, ты встретишься с ожесточенным сопротивлением. Я восхищаюсь тщательностью, с которой ты проделал свою работу, и признаю справедливость многого из того, что ты сказал. Но то, что знаем мы с тобой, на самом деле не так очевидно для других. Обычные люди, даже македонские аристократы, привыкли жить так, как живут. Они противятся переменам, как мул, когда его пытаются запрячь. Мир наших подданных ограничен по сравнению с нашим миром – немногие из них путешествуют, а те, кто путешествует, едут на отдых не дальше Дельты или Фив, если у них есть деньги. Писец никогда не был дальше Пелузия, так как, по-твоему, он видит мир? Разве его волнует Мемфис, не говоря уже о Риме? И если это так в его случае, как отнесутся к этому простые люди?

Лицо его стало упрямым, но во взгляде появилась растерянность.

– Если дать бедным бесплатное зерно, мама, вряд ли они будут протестовать.

– Я согласна, поэтому советую тебе начать с этого. Но не сегодня, пожалуйста! Потрать следующий год на разработку того, что твой отец назвал бы «материально-техническим обеспечением». Запиши все это на бумаге и принеси на совет. Ты сделаешь это?

Очевидно, бесплатное зерно стояло первым в его списке. Она угадала.

– Это не займет много времени, – ответил Цезарион. – Месяц-два.

– Даже у великого Цезаря на составление законопроектов ушли годы, – возразила Клеопатра. – Ты не можешь подойти к этому безответственно, Цезарион. Каждое изменение разрабатывай правильно, тщательно, идеально. Возьми в качестве примера твоего кузена Октавиана – вот он настоящий перфекционист, и я не так нетерпима, чтобы не признать это! У тебя много времени, сын мой. Делай дела постепенно, пожалуйста. Сначала подробно растолковывай, потом действуй – людей надо осторожно готовить к переменам, чтобы они не почувствовали, что эти перемены обрушились на них неожиданно. Пожалуйста!

Он расслабился и заулыбался:

– Хорошо, мама, я понял тебя.

– Даешь слово, Цезарион?

– Даю слово. – Он засмеялся чистым приятным смехом. – По крайней мере, ты не заставила меня поклясться богами.

– Ты веришь в наших богов настолько, чтобы отнестись к такой клятве как к священной, которую надо сдержать даже ценой жизни?

– О да.

– Я считаю тебя человеком слова, которого нет необходимости связывать клятвой.

Цезарион соскочил с камня, обнял, поцеловал ее.

– Спасибо, мама, спасибо! Я сделаю, как ты говоришь!

«Вот, – подумала Клеопатра, глядя, как он прыгает с камня на камень с грацией танцовщика. – Вот как надо обращаться с ним. Предложить ему часть того, что он хочет, и убедить, что этого достаточно. На этот раз я поступила мудро, нашла верный способ».

Через месяц Клеопатра поняла, что она постоянно трогает горло, нащупывая ту опухоль. Она не выглядела шишкой, но когда Ирада обратила внимание на эту новую привычку госпожи и сама прощупала больное место, то настояла, чтобы ее хозяйка посоветовалась с врачом.

– Только не с противным греческим знахарем! Пошли за Хапд-эфане, – сказала Ирада. – Я серьезно говорю, Клеопатра! Если не позовешь ты, позову я.

Годы были милосердны к Хапд-эфане. Он мало изменился с тех пор, как следовал за Цезарем из Египта в Малую Азию, Африку, Испанию и до самого Рима, следя за приступами эпилепсии, которые случались у Цезаря, когда он забывал поесть. После смерти Цезаря Хапд-эфане вернулся в свою страну на корабле Цезариона и, пробыв год придворным врачом в Александрии, получил разрешение вернуться в Мемфис, в храм Птаха. Врачи находились под покровительством жены бога Птаха, Сехмет. Члены этой касты брили головы, носили белое льняное платье, начинающееся под сосками и закрывающее колени, и давали обет безбрачия. Путешествие расширило его кругозор и как человека, и как врача. Ныне он был признан лучшим диагностом в Египте.

Сначала он внимательно осмотрел Клеопатру, послушал пульс, понюхал ее дыхание, пощупал кости, оттянул вниз веки, заставил вытянуть вперед руки и пройти по прямой. Только тогда он сосредоточился на ее проблеме, щупая под челюстью, горло и шею.

– Да, фараон, это опухоль, а не шишка, – сказал он. – Сама опухоль не заключена в оболочку, как киста, – края проникли в окружающую здоровую ткань. Я видел подобную опухоль у тех, кто живет в Египте по берегам Нила, но редко в Александрии, Дельте и Пелузии. Это зоб, разрастание щитовидной железы.

– Она злокачественная? – спросила Клеопатра с пересохшим ртом.