Антоний и Клеопатра

Цезарион испытывал двойственное чувство. Он был возбужден, предвкушая сражение, но в то же время страшился за судьбу своего народа, который может остаться без фараона. Уже достаточно взрослый, чтобы помнить голод и чуму, случившиеся между смертью его отца и рождением двойняшек, он чувствовал огромную ответственность и знал, ему необходимо выжить, что бы ни случилось с его матерью и ее мужем. Он был уверен, что ему сохранят жизнь, если он умело проведет переговоры и отдаст Октавиану столько сокровищ, сколько тот потребует. Живой фараон намного важнее для Египта, чем тоннели, битком набитые сокровищами. У него сложилось свое представление об Октавиане. Цезарион никогда не говорил об этом с Клеопатрой, которая не согласилась бы с ним и только осудила бы его. Цезарион понимал стоявшую перед Октавианом дилемму и не мог винить его за предпринятые им действия. Мама, мама! Сколько высокомерия, сколько амбиций! Рим пошел на Египет, потому что она посягнула на мощь Рима. Для Египта вот-вот начнется новая эра, и он должен контролировать события. Ничто в поведении Октавиана не обличало в нем тирана. Цезарион полагал, что Октавиан видит свою миссию в том, чтобы победить врагов Рима и обеспечить своему народу безопасность и процветание. Имея такие цели, он будет делать все, что должен, но не больше. Разумный человек, которого можно убедить, что стабильный Египет при сильном правителе никогда не будет угрозой. Египет, друг и союзник римского народа, самое верное Риму царство-клиент.

Двадцать третьего июня Цезариону исполнилось семнадцать лет. Клеопатра собралась устроить в его честь большой прием, но он и слышать об этом не хотел.

– Что-нибудь поскромнее, мама. Семья, Аполлодор, Каэм, Сосиген, – твердо сказал он. – Никаких «смертников», пожалуйста! Попытайся отговорить Антония!

Это оказалось не так сложно, как она ожидала. Марк Антоний был измотан, он устал.

– Если мальчик этого хочет, пусть будет так. – Рыже-карие глаза блеснули. – Сказать по правде, моя дорогая жена, сейчас я скорее смертник, нежели союзник. – Он вздохнул. – Теперь, когда Октавиан дошел до Пелузия, осталось недолго. Еще месяц, может, чуть больше.

– Моя армия не устояла, – сквозь зубы сказала Клеопатра.

– Хватит, Клеопатра, почему она должна была устоять? Безземельные крестьяне, несколько поседевших римских центурионов времен Авла Габиния – я бы не стал больше просить их отдавать жизнь, если Октавиан их пощадит. Нет, действительно, я рад, что они не дрались. – Его лицо исказила гримаса. – И еще больше я рад, что Октавиан отослал их домой. Он поступает скорее как путешественник, чем как завоеватель.

– Что его остановит? – с горечью спросила она.

– Ничего, и это неоспоримый факт. Я думаю, нам надо немедленно послать к нему переговорщика и спросить об условиях сдачи.

Еще накануне она накинулась бы на него, но это было вчера. Один взгляд на лицо ее сына в день рождения сказал ей, что Цезарион не хочет, чтобы землю его страны пропитала кровь ее подданных. Он согласился на оборону до последнего солдата римского легиона в лагере на ипподроме, но только потому, что те войска жаждали сражения. В Акции им было отказано в этом, поэтому они хотели драться здесь. Победа или поражение – не важно, лишь бы был шанс подраться.

Да, в итоге все согласились с мнением Цезариона, что необходимо заключить мир. Пусть будет так. Мир любой ценой.

– Кто встретится с Октавианом? – спросила Клеопатра.

– Я думаю, Антилл, – сказал Антоний.

– Антилл? Он ведь еще ребенок!

– Вот именно. Более того, Октавиан хорошо его знает. Я не могу придумать лучшей кандидатуры.

– Да, я тоже не могу, – подумав, согласилась она. – Но это значит, что ты должен написать письмо. Антилл недостаточно сообразительный, чтобы вести переговоры.

– Я знаю. Да, я напишу письмо. – Он вытянул ноги, провел рукой по волосам, теперь уже побелевшим. – Дорогая моя девочка, я так устал! Скорее бы все закончилось!

Она почувствовала комок в горле. Проглотила его.

– И я тоже, любовь моя, жизнь моя. Я умоляю простить меня за ту пытку, которой я подвергла тебя, но я не понимала… Нет-нет, я должна перестать искать себе оправдания! Я должна смело признать свою вину, не уклоняться, не увиливать. Если бы я осталась в Египте, все сложилось бы иначе. – Она прижалась лбом к его лбу – слишком близко, чтобы видеть его глаза. – Я недостаточно любила тебя, поэтому сейчас я страдаю. О, это ужасно! Я люблю тебя, Марк Антоний. Люблю больше жизни. Я не буду жить, если тебя не станет. Все, чего я хочу, – это оказаться навечно вместе с тобой в царстве мертвых. Мы будем соединены в смерти так, как никогда не были в жизни, там покой, согласие, истинная свобода. – Она подняла голову. – Ты веришь в это?

– Верю. – Блеснули его мелкие белые зубы. – Вот почему лучше быть египтянином, чем римлянином. Римляне не верят в жизнь после смерти, поэтому они не боятся смерти. Цезарь всегда говорил, что смерть – это вечный сон. И Катон, и Помпей Магн, и все остальные. Ну что ж, пока они спят, я буду гулять в царстве мертвых с тобой. Вечно.