Антоний и Клеопатра

Но нет, она не хотела слышать. Весь город ликовал так, словно это было генеральное сражение, а Клеопатра занялась организацией праздника в честь их победы, который должен был состояться в гимнасии на следующий день. Вся армия будет там, она наградит самых храбрых солдат, легатов надо устроить в золоченом павильоне на пышных подушках, центурионов – чуть менее шикарно…

– Они оба сумасшедшие, – сказал Цинна Канидию. – Сумасшедшие!

Он пытался остановить ее, но Антоний, муж, возлюбленный, не стал разубеждать ее в том, что победа в этой малой битве положила конец войне, что ее царство спасено, что Октавиан перестал быть угрозой. Профессиональные воины, легаты наблюдали, как бессильный Антоний, поддавшись безумной радости Клеопатры, тратил последнюю энергию, пытаясь втолковать ей, что семь легионов никогда не поместятся в гимнасии.

На праздник были приглашены лишь те, кто заслужил награды, независимо от ранга, однако пришли также четыреста с лишним центурионов, военные трибуны, младшие легаты и те из александрийцев, кто сумел втиснуться. Были также пленные. По настоянию Клеопатры они были закованы в цепи и стояли на месте, где александрийцы могли под громкие крики закидывать их тухлыми овощами. Если до этого ничто не могло отвернуть от нее легионы, то зрелище сделало свое дело. Не по-римски, по-варварски. Оскорбление для любого римлянина.

Клеопатра не хотела слушать советов относительно наград, которые собиралась раздавать сама. Вместо простого венка из дубовых листьев за храбрость, которым награждался воин, спасший жизни товарищей и удержавший позицию до конца боя, легионер получил золотой шлем и кирасу, преподнесенные ему некрасивой маленькой женщиной с глазами навыкате, да при этом еще и поцеловавшей его!

– Где мои дубовые листья? Дай мне дубовые листья! – потребовал солдат, глубоко оскорбленный.

– Дубовые листья? – засмеялась она, словно колокольчик зазвенел. – О, дорогой мой мальчик, дурацкий венок из дубовых листьев вместо золотого шлема? Будь же благоразумным!

Он швырнул золотые доспехи в толпу и немедленно ушел в армию Октавиана в такой ярости, что боялся убить ее, если останется. Армия Антония не была римской армией, это было сборище танцовщиц и евнухов.

– Клеопатра, Клеопатра, когда ты образумишься? – с болью вопрошал Антоний той ночью, после того как закончилось это смешное представление и александрийцы разошлись по домам, удовлетворенные.

– Что ты хочешь сказать?

– Ты опозорила меня перед моими людьми!

– Опозорила? – Клеопатра выпрямилась, приготовившись защищаться. – Что ты имеешь в виду?

– Это не твое дело – устраивать военные праздники, соваться в mos maiorum Рима, награждать воина золотом вместо дубовых листьев. И заковывать римских солдат в кандалы. Ты знаешь, что сказали эти пленные, когда я предложил им вступить в мои легионы? Они сказали, что предпочтут умереть. Умереть!

– О, ну если они так хотят, я предоставлю им такую возможность!

– Ничего подобного ты не сделаешь. Последний раз говорю, женщина: не суй нос в дела мужчин! – взревел Антоний, дрожа. – Ты превратила меня в сутенера, в saltatrix tonsa, которая ловит клиентов у храма Венеры Эруцины!

Ее гнев мгновенно угас. Рот открылся, глаза наполнились слезами. Она взглянула на него с искренним отчаянием.

– Я… я думала, ты захочешь этого, – прошептала она. – Я думала, это упрочит твое положение, когда твои рядовые солдаты, центурионы и трибуны увидят, как велики будут награды, если мы победим в этой войне. И разве мы не победили? Ведь это была победа?

– Да, но маленькая победа, не главная. И ради Юпитера, женщина, оставь золотые шлемы и кирасы для египтян! Римские солдаты предпочтут венок из трав.

И они разошлись, чтобы поплакать, но поплакать по разным причинам. Наутро они поцеловались и помирились. Не время было ссориться.

– Если я поклянусь моим отцом Амоном-Ра, что не буду вмешиваться в твои военные дела, Марк, ты согласишься на решающую битву? – спросила она с ввалившимися от бессонницы глазами.

Ему удалось выдавить улыбку. Он притянул ее к себе и вдохнул пьянящий запах ее кожи, этот мягкий цветочный аромат, который придавал телу иерихонский бальзам.

– Да, любовь моя, я дам свой последний бой.

Она напряглась, откинулась, чтобы посмотреть на него.

– Последний бой?