Антоний и Клеопатра

– Да, последний бой. Завтра на рассвете. – Он глубоко вздохнул, посуровел. – Я не вернусь, Клеопатра. Что бы ни случилось, я не вернусь. Мы можем победить, но это будет единственная битва. Октавиан уже выиграл войну. Я хочу умереть на поле сражения, как храбрый воин. Таким образом, римский элемент исчезнет, и ты сможешь вести переговоры с Октавианом самостоятельно, уже без меня. Ему мешаю я, а не ты. Ты – иноземный враг, и он, скорее всего, поступит с тобой по римскому обычаю. Он может потребовать, чтобы ты шла в его триумфальном параде, но не казнит ни тебя, ни наших детей. Я сомневаюсь, что он позволит тебе править Египтом, а это означает, что после его триумфа он заставит тебя и детей жить в италийском городе-крепости, например в Норбе или Пренесте. Вполне комфортно. И там ты можешь дождаться возвращения Цезариона.

Лицо ее побелело, весь цвет сконцентрировался в огромных глазах.

– Антоний, нет! – прошептала она.

– Антоний, да. Вот чего я хочу, Клеопатра. Ты можешь попросить мое тело, и он отдаст тебе его. Он не мстительный человек. Все, что он делает, целесообразно, рационально, тщательно продумано. Не отнимай у меня возможности достойно умереть, любовь моя, пожалуйста!

Слезы жгли, стекая по щекам в уголки рта.

– Я не лишу тебя этого, любимый. У меня есть только одна просьба – последняя ночь в твоих объятиях.

Он поцеловал ее и ушел на ипподром, чтобы подготовиться к сражению.

Без всякой цели, уже мертвая внутри, она прошла по дворцу к двери, которая вела через пальмовый сад в Сему, как всегда, ее сопровождали Хармиона и Ирада. Они не задавали вопросов, в этом не было необходимости, после того как они увидели лицо фараона. Антоний погибнет, сражаясь. Цезарион уехал в Индию. И фараон быстро приближалась к тому неясному горизонту, который отделял Нил живых от царства мертвых.

Придя к своей гробнице, она велела рабочим, еще трудившимся на половине Антония, завершить все к наступлению сумерек завтрашнего дня. Сделав это распоряжение, она постояла в маленькой передней, глядя на массивные бронзовые двери, потом повернулась и посмотрела в дальний конец ее собственных покоев, где стояла великолепная кровать и ванна, отгороженный ширмой туалет, стол и два кресла, рабочий стол, на котором лежала тончайшая папирусная бумага, тростниковые перья, чернильницы, стул. Все, что фараону может понадобиться в той, другой жизни. Но вдруг она подумала, что вполне могла бы поселиться тут уже сейчас.

Эта мысль не давала ей покоя. Она была словно загнана в клетку, не в состоянии повлиять на ход событий. С одной стороны, смерть Антония, с другой – решение Октавиана относительно ее судьбы и судьбы ее детей. Она должна спрятаться! И скрываться до тех пор, пока не узнает, какое решение примет Октавиан. Если ее найдут, то возьмут в плен, посадят в тюрьму, а ее детей, наверное, сразу же убьют. Антоний утверждал, что Октавиану не чуждо милосердие, но для Клеопатры он был василиском, смертоносной рептилией. Конечно, он хочет, чтобы она участвовала в его триумфальном шествии. Следовательно, смерть царицы зверей ему невыгодна. Но если она сейчас покончит с собой, ее дети, без сомнения, будут страдать. Нет, она не могла убить себя, не обеспечив безопасность детей. Цезарион еще не достиг гавани в Аравийском заливе. Пройдет несколько дней, прежде чем он отплывет в Индию. Что касается детей Антония, она – их мать и связана с ними незримыми узами.

Взглянув на кровать, она подумала вдруг: а почему бы не укрыться в гробнице? Конечно, сейчас в нее можно попасть через отверстие, но, прежде чем Октавиан прикажет своим людям войти, она закричит в переговорную трубку, что если они это сделают, то она примет яд. Такой смерти Октавиан ей не простит. Все его многочисленные враги будут кричать, что это он отравил ее. Но она должна оставаться живой до тех пор, пока не заставит его поклясться, что ее дети смогут достойно жить и не будут зависеть от Рима. Если хозяин Рима откажется, она отравит себя публично и так ужасно, что бесчестье ее смерти навсегда разрушит образ милосердного властителя.

– Я останусь здесь, – сказала она Хармионе и Ираде. – Положите кинжал вон на тот стол, а другой кинжал около переговорной трубки и немедленно идите к Хапд-эфане. Скажите ему, что мне нужен пузырек смертельного яда. Октавиан никогда не дотронется до живой Клеопатры.

Хармиона и Ирада решили, что их госпожа хочет умереть прямо сейчас. Так же понял намерение Клеопатры и Аполлодор, когда две плачущие женщины пришли во дворец.

– Где царица?

– В гробнице, – рыдая, ответила Ирада и поспешила на поиски Хапд-эфане.

– Она хочет покончить с собой еще до того, как Октавиан подойдет к Александрии, – сквозь слезы выговорила Хармиона.

– Но Антоний! – воскликнул потрясенный Аполлодор.

– Антоний намерен погибнуть завтра в сражении.

– К тому времени дочь Ра будет уже мертва?

– Я не знаю! Может быть… наверное… я не знаю!

И Хармиона поспешила найти свежую еду для своей хозяйки в гробнице.

Через час все во дворце знали, что фараон готовится к смерти. Ее появление в столовой удивило Каэма, Аполлодора и Сосигена.