Антоний и Клеопатра

Форум вдруг расплылся перед ним – на глазах выступили слезы. «Цезарь, о Цезарь! Как многому еще я мог бы научиться у тебя, если бы ты был жив! Это Антоний дал им возможность убить тебя – он принимал участие в заговоре, я нутром чувствую. Полагая, что он наследник Цезаря, и отчаянно нуждаясь в его огромном состоянии, он не устоял против уговоров Требония и Децима Брута. Другой Брут и Кассий были пешками, их привлекли просто для солидности. Как многие до него, Антоний жаждет быть Первым человеком в Риме. Если бы не было здесь меня, был бы он. Но я здесь, и он боится, что я возьму себе этот титул, как взял имя и деньги Цезаря. И правильно боится. Бог Цезарь – Divus Julius – на моей стороне. Если Риму суждено процветать, я обязан выиграть эту борьбу! Но я поклялся никогда не воевать против Антония, и я сдержу клятву».

Легкий ветер трепал его золотистые густые волосы. Сначала люди узнавали волосы и только потом их обладателя. Обычно они смотрели на него сердито. На триумвира, оставшегося в Риме, падала вина за трудные времена – дорогой хлеб, отсутствие разнообразия продуктов питания, высокие ренты, пустые кошельки. Но на каждый злобный взгляд он отвечал улыбкой Цезаря, и это средство было таким мощным, что люди тоже начинали улыбаться.

В отличие от Антония, который даже в Риме любил появляться на улицах в доспехах, Октавиан всегда носил тогу с пурпурной каймой. В тоге он был невысокого роста, изящный, элегантный. Дни, когда он носил башмаки на толстой подошве, чтобы казаться выше, ушли в прошлое. Рим признал его наследником Цезаря, и многие звали его так, как он назвал себя, – Divi Filius, божественный сын. При всей непопулярности это оставалось его большим преимуществом. Мужчины могли сердито смотреть на него и ворчать, но мамы и бабушки ворковали и захлебывались от восторга. Октавиан был слишком умным политиком, чтобы не принимать в расчет влияние мам и бабушек.

От холма Велия он прошел через покрытые лишайником древние колонны Мугонских ворот и спустился с Палатинского холма по менее фешенебельной стороне. Его дом когда-то принадлежал известному адвокату Квинту Гортензию Горталу, сопернику Цицерона в суде. Антоний обвинил его сына в смерти своего брата Гая и внес его имя в проскрипционные списки. Но для молодого Гортензия это не имело значения, поскольку его уже убили в Македонии, а тело бросили на памятник Гаю Антонию. Как и большинство римлян, Октавиан хорошо знал, что Гай Антоний был настолько некомпетентен, что его кончина положительно стала божьим благословением.

Дом Гортензия был просторным и роскошным, хотя по размерам сильно уступал дворцу Помпея Великого в Каринах. Тот дворец захватил Антоний. Когда Цезарь узнал об этом, он заставил своего родственника заплатить за него. После смерти Цезаря выплаты прекратились. Но Октавиан не любил показной роскоши. Ему было достаточно такого дома, который мог быть и конторой, и жилищем. Дом Гортензия он приобрел на аукционе за два миллиона сестерциев – часть его реальной стоимости. Такие вещи нередко случались на проскрипционных аукционах, где одновременно продавалось много имущества граждан первого класса.

На фешенебельной стороне Палатина все дома соперничали друг с другом за вид на Римский форум, но Гортензий был к этому равнодушен. Он нуждался в пространстве. Известный любитель рыб, он вырыл огромные пруды для золотых и серебристых карпов, а лужайки и сады больше напоминали загородные поместья за Сервиевой стеной, такие как дворец, построенный Цезарем для Клеопатры у подножия Яникула. Сады этого дворца были легендарны.

Дом Гортензия стоял на пятидесятифутовом утесе с видом на Большой цирк, где в дни триумфальных шествий или колесничных гонок более ста пятидесяти тысяч римских граждан занимали дешевые места, кричали от восторга и приветствовали участников. Не взглянув в сторону цирка, Октавиан вошел через сад с прудами и проследовал в приемную, которой Гортензий никогда не пользовался, поскольку был уже болен, когда пристраивал ее к дому.

Октавиану нравился план дома. Кухни и комнаты для слуг, а также уборные и ванные комнаты для них были в отдельном помещении. Ванные комнаты и уборные для владельца дома, его семьи и гостей располагались внутри главного здания и сделаны были из бесценного мрамора. Как в большинстве домов на Палатине, они располагались над подземным потоком, который впадал в огромные сточные трубы Большой клоаки. Для Октавиана это стало главной причиной покупки дома. Он был очень стеснительным, особенно когда дело касалось отправления естественных потребностей. Никто не должен ни видеть, ни слышать того, что он делает! Например, во время мытья, а он непременно принимал ванну хотя бы раз в день. Поэтому военные кампании были для него пыткой, которую помогал переносить только Агриппа, при необходимости обеспечивая ему уединение. Октавиан и сам не знал, почему он так чувствителен к этому, ведь он хорошо сложен: разве что без надлежащей одежды мужчины уязвимы.