Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

Обращает на себя внимание изобилие дружеских посланий Есенину, начатое при жизни поэта и не иссякающее по сей день. Естественно, уровень восприятия «живого Есенина», прижизненного знакомца и современника, совершенно иной, нежели спустя десятилетия: это уже сотворенный кумир, монументальный классик, возведенный на пьедестал. Обращениями к нему нынешние поэты меряют уровень своего стихотворного мастерства, сообщают о продолжении песенно-лирической линии, свидетельствуют о неисчерпаемых возможностях поэтизации родного дома и мифологизации русской природы.

Глава 16. Фигура Есенина в русском фольклоре

Этнографичность фигуры поэта

Есенин относится к тем писателям, чье имя известно каждому гражданину России и многим иностранцам. Его знакомый М. В. Бабенчиков вспоминал:

...

О Есенине в тогдашних литературных салонах говорили как о чуде. И обычно этот рассказ сводился к тому, что нежданно-негаданно, точно в сказке, в Петербурге появился кудрявый деревенский паренек, в нагольном тулупе и дедовских валенках, оказавшийся сверхталантливым поэтом. Прибавлялось, что стихи Есенина уже читал сам Александр Блок и что они ему понравились. Рассказ этот я слышал в различных вариантах, но всегда в одном и том же строго выдержанном стиле. Так, о Есенине никто не говорил, что он приехал, хотя железные дороги действовали исправно. Есенин пешком пришел из рязанской деревни в Петербург, как ходили в старину на богомолье. Подобная версия казалась гораздо интереснее, а главное, больше устраивала всех. [2222]

Проблема фигуры поэта в фольклоре многогранна и к тому же во многом этнографична. Она включает в себя изучение упоминания фамилии писателя в разнообразных устно-поэтических контекстах, ритуализации поведения человека, ношения народной одежды и употребления «мужской» военизированной атрибутики, владения типичными крестьянскими занятиями (среди которых пахота и косьба, игра на гармонии или балалайке, ловля рыбы и раков и т. д.), знания деревенских обычаев и обрядов, участия в ритуальных действах и празднествах сельской общины и многое другое. Причем исследование указанной проблемы необходимо проводить на биографическом материале, бытующем в народе в фольклорных жанрах (местные предания об исторических личностях) и в виде этнографических данных. Географическая широта бытования сведений у жителей самых разных местностей наглядно свидетельствует о процессе и степени фольклоризации образа поэта. И, безусловно, первым и главным аспектом введения в фольклор поэтического имени является обретение стихами этого автора статуса народной песни, включающей повсеместное распевание многочисленных вариантов текста.

Уже современники при жизни Есенина осознавали, какой подходящей фигурой для увековечения в форме народного предания являлся поэт. Так, А. Б. Мариенгоф сравнивал популярность фигуры участника Отечественной войны 1812 г. Дениса Давыдова с известностью Есенина и, приведя легендарный случай с партизанским вожаком, отмечал: «Поэтическое предание. Вероятно, и о нас с Есениным будут рассказывать что-нибудь в этом духе». [2223] А. Б. Никритина, супруга А. Б. Мариенгофа, отозвалась на это предположение – и получился диалог, подобный происходящим с фольклористами при их экспедиционной работе «в поле» с информантами (если вычесть шутливо-притворную реакцию «собирателя»): «“Уже рассказывают.” – “Кто? Какие мерзавцы?” – “Наши актеры.” – “Ох, уж эти актеры! – воскликнул я. – Они такое порасскажут!” – “Слава богу, им верят только дураки.” – “И… многочисленное потомство, читающее дурацкие актерские мемуары”». [2224]

Но и сам Есенин любил сочинять небылицы о жизни своей и друзей. Так, Л. И. Повицкий вспоминал, как Есенин художественно домысливал и всячески варьировал историю своего пребывания с друзьями у брата Бориса Повицкого в ноябре 1918 г. в Туле: «Вернувшись в Москву, он часто рассказывал друзьям о “тульских неделях”, но обыкновенно приукрашивал и расцвечивал недавнюю быль…». [2225]

Особенности жестикуляции и декламации Есенина