Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

Как видно из свидетельств современников, жестикуляция Есенина будто бы проистекала из глубин мироздания, создавая эффект божественного первостроительства Вселенной, что граничило с актом первотворения посредством слова и действия. И позднее подобное деяние стало опосредовано в фольклоре через жанр заговора. В. Т. Кириллов вспоминал о такой магической особенности чтения Есениным своих произведений: «Читает мастерски, с налетом как бы колдовства или заклинания». [2234] Об особом чтении Есениным своих стихов, сродни жреческому воздействию на человеческую душу, сообщала Н. Д. Вольпин: «Поднимаясь на эстраду, он держал руки сцепленными за спиной, но уже на втором стихе выбрасывал правую вперед – ладонью вверх – и то и дело сжимал кулак и отводил локоть, как бы что-то вытягивая к себе из зала – не любовь ли слушателя? А голос высокий и чуть приглушенно звонкий; и очень сильный. Подача стиха, по-актерски смысловая, достаточно выдерживала ритм. <…> Такое чтение не могло сразу же не овладеть залом». [2235]

Ведущий научный сотрудник ИМЛИ РАН С. И. Субботин [2236] сделал интересное наблюдение в 2003 г. в г. Вытегра Вологодской обл. на Клюевских чтениях при прослушивании аудиозаписи чтения Н. А. Клюевым собственных стихов. Стало очевидным то обстоятельство, что С. А. Есенин перенял основы мелодекламации у своего старшего «литературного собрата». Когда звучат следующие непосредственно друг за другом звучащие в авторском исполнении поэтические тексты Н. А. Клюева и С. А. Есенина, то отлично улавливается их общая декламационная манера с нарочитым растягиванием слогов, от которой исходит ощущение звучания древних религиозных текстов, бытовавших в Юго-Восточной Азии. Можно предположить также отдаленное влияние особенностей исполнения народных «протяжных песен» и изначальных церковных распевов, особенностей чтения православных молитв; но это уже очень далекое родство.

Из воспоминаний Л. И. Повицкого следует, что Есенин прекрасно осознавал особенности воздействия декламации на аудиторию и специально варьировал творческую манеру чтения стихов – не только в зависимости от поэтической темы, но и от читаемых авторов. Л. И. Повицкий вспоминал о своеобразном развлечении Есенина – о голосовом изображении поэтов в ноябре 1918 г. в Туле: «Иногда он имитировал Блока и Белого. Блока он читал серьезно, с уважением. Белого – с издевкой, утрируя как внешнюю манеру читки Белого, так и содержание его потусторонних мистических “прорицаний”». [2237] Следовательно, Есенин был необыкновенно чуток к воздействию звучащего поэтического слова и легко перенимал как основы, так и индивидуальные особенности авторского чтения.

Наблюдение современного литературоведа С. И. Субботина о том, что Есенин был склонен к заимствованию интонации и жестикуляции, легко перенимал понравившуюся ему манеру позирования на людях, соотносится с мнениями современников поэта. Так, познакомившийся с Есениным в 1915 г. в Петербурге М. В. Бабенчиков писал о том периоде вступления юного поэта в столичную литературную среду: «Движений, жестов почти не было. Не было и слов. Был типичный рязанский говорок, смех, паузы». [2238] Это уже позднее Есенин приобрел тот «поэтический лоск», который (как и безусловный талант) притягивал к нему многочисленных слушателей, почитателей и подражателей. А выработал в себе умение нравиться публике Есенин путем внимательного подсматривания за артистическими манерами именитых поэтов, способом умелого подстраивания себя под нигде не обозначенные явно, но обязательные требования соответствия высокой марке «мэтра».

В свою очередь, манера чтения Есениным стихов была настолько притягательна, что также вызывала подражания. Современник поэта И. А. Груздев в письме к М. Горькому от 22 декабря 1927 г. сообщал особенности проведения вечера памяти Есенина: «Публика никого не хотела слушать, требовала стихов Есенина в исполнении Приблудного, в совершенстве изучившего его манеру, буйствовала…». [2239]

Знавшие Есенина люди отмечали и его удивительную особенность видоизменять свой социальный статус. Он умел переиначивать облик с сельского жителя на горожанина, играть другую профессиональную роль, изменять географическую привязку к местожительству, даже вступать в состязание с судьбой – при чтении стихов и обычном присутствии (в качестве зрителя, слушателя и др.). И. А. Оксёнов вспоминал о вечере в студии В. В. Шимановского в Ленинграде 15 апреля 1924 г.: «Когда читает – рязанский паренек, замолчит – московский бродяга, непременно отмеченный роком (так мне кажется)». [2240]