Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

Современники-россияне также описывали характерную жестикуляцию Есенина, нередко относя ее к позиции деревенского бойца. Так, по сведениям звукоархивиста Л. А. Шилова, «С. Т. Коненков рассказал и о характерных жестах Есенина, которыми он сопровождал чтение. Характерный жест поэта и запечатлен на известной деревянной скульптуре Коненкова. Именно так чаще всего Есенин читал стихи: левая рука вскидывалась вверх, ладонь у виска, правая со сжатым кулаком поднималась и опускалась в ритм стиха». [2245] Сам С. Т. Конёнков иначе трактовал запечатленный им жест Есенина – как склонность к глубочайшему лиризму и уход поэта вглубь себя: «Читая стихи, Есенин выразительно жестикулировал. Светлые волосы его рассыпались. Поправляя их, он поднял руку к голове и стал удивительно искренним, доверчивым, милым». [2246] Тем не менее народное понимание знаковой сущности подобного жеста устойчиво раскрывается как склонность к боевому действию, боевитость. Выполненный С. Т. Конёнковым бюст из дерева, датируемый 1920 или 1921 годом, запечатлен на фотографиях: правой рукой Есенин охватывает справа затылок, левая рука заложена за слегка намеченный скульптором левый отворот расстегнутого ворота рубахи. [2247]

Вероятно, именно конёнковский бюст послужил прототипом для последующих работ скульпторов, создававших свои работы уже после смерти Есенина. Особенно близка к нему по композиции воздвигнутая в 1975 г. в парке напротив Рязанского кремля по проекту А. Кибальникова поясная скульптура: Есенин как бы выходит из земли, его правая рука размахнута, а левая согнута в локте и поднята вверх, взгляд устремлен вперед и ввысь – поэт читает стихи. [2248]

В Москве в 1986 г. на Ваганьковском кладбище установлен более самостоятельный по замыслу беломраморный памятник скульптора А. А. Бичукова и архитектора К. Мурашева: на намогильном гранитном столбике покоится глыба земли, из которой как бы вырастает по пояс Есенин со сложенными на груди руками. [2249]

Московский скульптор Н. А. Селиванов создал портрет Есенина: белый гипсовый бюст начат с распахнутого ворота косоворотки, за лицом слева находится пышная растительность, и создается впечатление, что голова поэта неразрывными узами связана с воспетой им цветущей землей. [2250]

Эти композиционные решения объединяет образ родимой земли, которую прославлял поэт. Образ этот архетипический, проходящий через все творчество Есенина и донесенный до его мировосприятия классическими традициями русской литературы и фольклора. Сам факт установки памятника Есенину около Рязанского кремля стал ответом на его поэтическое мечтание и завещание: «И будет памятник // Стоять в Рязани мне» (II, 161).

Вроде бы самое простое – на первый взгляд – решение нашел скульптор Анатолий Бичуков для установленного в Туле горельефа Есенина. Это скульптурное решение также исходит из представлений о родной земле как о глубинном, коренном начале творчества Есенина: его голова изображена на фоне взрытой и уложенной глыбами земли; однако при более пристальном рассмотрении некоторые люди усматривают там дополнительный профиль, как бы отходящий влево от головы поэта и образованный земляными комьями (наблюдение В. В. Пилипенко [2251] ). И видят в этом некое мистическое откровение, идущее из глубин земли постижение тайны творчества и вообще бытия.

На Рязанском бульваре в Москве в 1972 г. установлена парковая скульптура: скульптор В. Е. Цигаль (1916–2005) изобразил Есенина – деревенского парня в косоворотке, будто бы только что пришедшим издалека в город, действительно с рязанского направления. Рядом со скульптурой вдоль аллеи растут березки – воспетые поэтом деревца.

Идея установки памятников в начале ХХ столетия, что называется, витала в воздухе. Велимир Хлебников оставил черновую рукопись под условным названием «Памятники», в которой рассуждал о целесообразности установки скульптур и монументов:

...

Они должны быть воздвигнуты по всему лицу земли русской.

Они суть персты каменного сторожа, указывающие молодцу, куда идти. Памятники говорят народу, что в бытии есть самоцель.

Памятники служат речью между населением и властью, они суть звуки чугунного разговора власти и народа, они доступны для чтения (на них соединяются взоры всего народа), они носители мысли, будучи чертогом смысла подобно членам письмен и иероглифам. <…>

Так украсится и освятится красотой и лепотой русская земля и великорусский материк, вспоминая и объединяя людей из русского народа. [2252]