Антропология детства. Прошлое о современности

С мнением родителей не очень-то считаются. Пусть отец возражает, спорит, говорит, что сын его мал для таких болезненных церемоний, но раз решение принято, ничья воля уже не может вернуть мальчика с пути инициаций (Howitt 1904: 655). «Старики» хватают мальчиков, подбрасывают в воздух, рисуют на их спинах тотемические знаки, значение которых известно только посвящённым, и уводят в буш или в горы, подальше от основного лагеря. Иногда женщины сопровождают их плачем и стенаниями, делая вид, что сопротивляются (Spencer, Gillen 1968: 212–215; Берндт, Берндт, 1981: 217). А иногда сами призывают мужчин прийти и забрать мальчиков, отталкивают их от себя, когда из-за деревьев выскакивают разукрашенные кровью и пухом похитители и начинают стаскивать их с материнских колен (Meggitt 1966: 293). В Юго-Восточной Австралии мальчиков, вступивших в пору инициаций, разрисовывали охрой, втирали им в кожу жир, укутывали в специальные накидки, а потом их «похищал» «главный дух» инициации (Мathews 1896а: 307–309).

Этот уход — сегрегация — разрыв прежних социальных связей, который представляется в виде особых обрядов.

Нагляднее и последовательнее, чем у австралийцев, идея разрыва неофита с прежним миром представлена у некоторых племён Новой Гвинеи. Так, киваи, перед тем, как допустить мальчика до тайных церемоний, тщательно его моют, «чтобы убить запах, принадлежащий женщинам». Из дома он выходит, переступив через лежащую в дверях мать, наступив при этом ей на живот, то есть на то место, откуда он появился при рождении (Landtman 1927: 344–345). В племени гурурумба мальчик, впервые введённый в мужской дом, должен полностью освободиться от «нажитого» вместе с женщинами, иначе он никогда не станет мужчиной. Он должен удалить из тела «утробную кровь», кровь матери (для этого в ноздри засовывают острую траву, которая режет их), удалить пищу, которую съел, когда жил с матерью (в пищевод вводят стебель сахарного тростника и двигают его вверх-вниз, вызывая рвоту), пропотеть и очиститься от грязи, появившейся на его теле из-за жизни с женщинами (Newman 1964: 265–267).

Фаза сегрегации может продолжаться от нескольких дней до нескольких месяцев. Чаще всего инициируемые ведут уединённый образ жизни, соблюдают ряд пищевых ограничений, самостоятельно охотятся, отдавая большую часть добытого своим наставникам, которые готовят их к главным обрядам посвящения.

Разрыв с прежним социальным окружением и вступление на путь посвящения всегда представляется как выход из мира обыденного в мир сакрального, а такое путешествие в «мир иной» в сознании первобытного человека, сознании, подчинённом циклической концепции времени, отождествляется со смертью и возрождением. Причём суть не в смерти как таковой, а в том, что она является понятным способом перемещения из одного мира в другой.

Таким образом, в обрядах инициации переход от прежней социальной позиции к новой, у каждой из которых свои нормы поведения и своя система ценностей, осуществляется через символическую смерть. Представления о символической смерти и последующем возрождении, а также церемонии, в которых они воплощаются, образуют переходную лиминальную фазу инициаций.

Символическая смерть — центральный момент инициаций вообще, не только возрастных. В других обрядах перехода, если тема смерти и присутствует, то в более завуалированном, стёртом виде. Здесь же во всём, что происходит с неофитами, можно увидеть символику смерти.

Матерям внушают, что их сыновей глотает монстр, мифический питон или главный дух, а потом выплёвывает их уже взрослыми мужчинами. С этим сюжетом связано сооружение во время инициаций хижины в виде макета животного, у которого есть «утроба» и «хвост», и уединение неофита в этой хижине, окончательно покинуть которую он может, только разобрав заднюю стенку, а не через вход. Особые состояния, в которые ввергается посвящаемый, могут рассматриваться как знаки смерти: потеря сознания, невменяемость (это может достигаться при помощи токсических веществ), забвение прошлого, (когда после инициаций мальчик не узнаёт родных, утрачивает простейшие навыки — как есть, пить, умываться; ведёт себя, как ребёнок), также некоторые особенности поведения; посвящаемые должны ходить обнажёнными, должны быть максимально молчаливы и пассивны, наставники переносят их с места на место на плечах, им подолгу запрещается пить и есть; чтобы выразить какое-либо своё желание, они должны прибегнуть к специальному языку (Пропп 1986: 62–68; Элиаде 1956: 31–36).

Эквивалентом мистической смерти многие авторы считают обрезание и удаление пальца или фаланги. Более того, А. Элькин предполагает, что некоторые обряды, входящие в инициацию, произошли от погребальных обрядов, например, выщипывание волос, нанесение рубцов — они могут символизировать обряд сдирания кожи и волос, практикующийся при похоронах в племенах Восточной Австралии, а обряд выбивания зуба — ритуальное раскрывание рта покойнику для того, чтобы он мог продолжать пить и есть в загробной жизни (Elkin 1964:198–199).