Антуан де Сент-Экзюпери. Небесная птица с земной судьбой

Оставшуюся часть марта провели в разъездах между Агеем и Симье, жилым пригородом Ниццы, где располагалась вилла с очаровательным маленьким садом, унаследованная Консуэлой после смерти Энрике Гомеса Карильо. В Агее устроили вечер в саду, куда пригласили всех, кто имел хоть какую-то значимость в деревне. Там и объявили об их помолвке уже официально. Им повезло, весна в тот год была очень красивая. Ивонна Лестранж, отдыхавшая на Ривьере с сыном, приехала повидаться с ними, так же как и ее друг Андре Жид, гостивший в Агее несколько дней. Она впервые повстречала Жида во время своего посещения Конго в 1926 году, в то время, когда работала бактериологом в Институте Пастера. Они даже путешествовали на речном пароходе вместе до самого Убанги. Там началась их дружба, которая часто приводила его в небольшую квартирку на набережной Малаке, где Антуан был представлен ему весной 1929 года, во время одного из его периодических бегств с Астрономических навигационных курсов в Бресте.

Тонио теперь привез рукопись нового романа, над которым он работал в Аргентине, и именно в гостинице «Ла-Бомет», где поселился Жид, он в несколько длинных приемов читал ему «Ночной полет». За обеденным столом в шато, куда Жида приглашали в гости, Антуан часами рассказывал ему о своем пребывании в Южной Америке. Жид пришел в такой восторг, что по возвращении в Марсель, спустя день или два, посвятил несколько страниц дневника красочному рассказу Тонио о приключениях Гийоме в Андах. Новый роман также произвел на него впечатление, он даже отметил в своем дневнике в обычном для него сухом стиле: «Большое удовольствие видеть Сент-Экзюпери снова в Агее, где я провел несколько дней с Р. Он во Франции только месяц. Из Аргентины он привез новую книгу и новую невесту. Читал роман, видел его. Тепло поздравил, но по случаю романа особенно. Надеюсь, невеста окажется столь же удачна».

Свадьба состоялась несколькими неделями позже (12 апреля) в часовне в Агее, куда добирались по пешеходному мосту. По настоянию Антуана его старый школьный учитель и наставник, аббат Сюдур из Боссюэ, приехал из Парижа, чтобы повенчать молодых, благословляя супружество Антуана так же, как пятью годами ранее помог ему начать новую карьеру с Латекоэром. Погода стояла безупречная, и солнце весело искрилось в воде. Жених выглядел счастливым в своем темном двубортном костюме, проявляя удивительную участливую заботу о двух своих крошечных племянницах (дочерях Диди), сжимавших свадебные букеты в своих небольших ручках. Вместо белой вуали, Консуэла надела мантилью, и розы в ее темных волосах сделали ее еще более ослепительной. Сад и терраса, где они позировали фотографу, благоухали ароматом цветов, в воздухе звенел смех, и за ужином, последовавшим в «Рош Руж», самом лучшем гастрономическом заведении Агея, где повар изготовил провансаль на наивысшем уровне по такому случаю, даже скептики притворились очарованными экзотическим видом невесты и ее речью.

Медовый месяц провели в Агее, с периодическими поездками в Симье и Болье (как раз рядом с Ниццей), где Консуэла представила своего нового мужа драматургу Морису Метерлинку, чья жена, актриса, дружила с ней и Гомесом Карильо. Некоторых говорливость Консуэлы сердила, других она очаровывала. На одном званом ужине, где Консуэла была необычайно оживлена (она даже встала и продемонстрировала несколько танцевальных па в самый разгар застолья), хозяин, долгое время погруженный в глубокую депрессию, под конец вечера смеялся буквально до слез, как и гости.

Только почему эта бойкая и живая птица с тропических островов захотела приютиться у Тонио, никто не мог понять. Воля случая? Удар судьбы? Кому ведомо это? Но она, во всяком случае, верила в предопределенность происшедшего. Еще в ее родном Сан-Сальвадоре предсказатель напророчил ей это, поведал всю ее жизнь, не взглянув на нее. Этот странный маленький человек предпочитал жить за околицей деревни под большим деревом. Тем, кто спрашивал его, почему он выбрал такое одиноко стоящее жилье, он отвечал «из-за молнии». Поскольку, если бы он куда-либо переехал, молния убила бы его. Люди качали головами и шли дальше, но однажды, во время бури, он вышел из-под своего дерева, и его тут же насмерть поразил удар молнии.

Сам Сент-Экзюпери, казалось, не совсем понимал, как ему поступать с Консуэлой. Была ли она огнем или же водой? Солнцем или луной? Она, похоже, сочетала в себе все стихии и все тональности. Переменчивая? Как морские приливы и отливы. Капризная? Как любая женщина. Непредсказуемая? Это часть ее обаяния. Очаровательная? Вне всякого сомнения. Ее звали Консуэла, «утешение» на испанском, но он часто называл ее «мой птенчик». Рядом с ним, при его огромных габаритах, она казалась такой крохотной, такой хрупкой. Как-то раз в игривом настроении он назвал ее маковым зернышком. Она в ответ назвала его папуасом, и это прозвище так понравилось детям Диди, что с тех пор он навсегда остался дядей Папуасом.