Антуан де Сент-Экзюпери. Небесная птица с земной судьбой

«Военный летчик» («Полет на Аррас») с кристальной ясностью показал: Сент-Экзюпери, так же как Рауль де Росси де Саль, восставал против триумфа грубой силы фактов и чисел над верой, интеллекта над душой. Но он видел войну слишком близко и знал, что одной веры мало, если требуется остановить снаряд или пулю. Покажи ему Саль именно эту запись в своем дневнике, Сент-Экс мог бы привести в ответ его же собственный аргумент, который Саль использовал буквально несколько недель назад в комментарии по поводу книги Энн Морроу Линдберг «Волна будущего», которую все тогда обсуждали. «Энн Линдберг приглашает своих читателей отойти ко сну. Позвольте унести себя на волне будущего, и вы будете спасены. Поскольку она не дает четкого объяснения, какова эта волна будущего, мы можем надеяться на лучшее. Мысль, будто эта волна может оказаться восьмидесятитонным танком, похоже, не приходит на ум некоторым хорошим людям». Или высказывание швейцарского писателя Дени де Ружмона, нашедшего убежище в Новом Свете, написавшего в своем журнале: «Госпожа Линдберг с неброским мастерством и поразительной искренностью торопит своих соотечественников позволить перенести себя на «волне будущего», которая является, очевидно, тоталитарным обществом – фашистским, нацистским или советским. Я полагаю, она забывает, что волны никогда ничего не продвинули вперед, что они взмывают и падают на одном месте, и тот, кто отдается воле волн, приобретает только страшную морскую болезнь. И возможно, она забывает, как Англия, несмотря ни на что, правит волнами, таким образом спасая будущее человеческой расы». Вероятно, ни одна книга, изданная в течение зимы 1940/41 года не вызывала такого горячего обсуждения в Нью-Йорке, как книга Энн Морроу Линдберг. Для Сент-Экзюпери (он восхищался ее предыдущей работой «Слушайте ветер!» настолько, что даже написал предисловие к французскому изданию) эта книга стала болезненным открытием. В душе он ожидал вступления Соединенных Штатов в военный конфликт (это случилось в 1917 году), как единственную надежду для Франции. Но общественное мнение, с которым Антуан столкнулся по прибытии в Нью-Йорк, оказалось столь же неистово перепутано и разделено, как когда-то во Франции, в период Мюнхенского кризиса. Закон о государственном нейтралитете все еще оставался в силе, и, хотя Рузвельт мастерски справился с задачей на переговорах и добился обмена 100 американских эскадренных миноносцев на 99-летний арендный договор о сохранении военных баз в Карибском бассейне, доминирующее отношение к Европе в стране оставалось прежним: «Чума на оба ваши дома!» Вендель Уилки, хотя и ненавидел нацизм, обещал предыдущей осенью в своей вступительной речи, что Америка будет «бить Гитлера своим собственным способом», не уточняя, каким образом ей удастся свершить это чудо. Дороти Томпсон, так же неистово не переваривавшая Гитлера, объявила, будто Англия сможет нанести поражение Германии «через революцию», и это заставило ее друга Рауля де Росси де Саля отметить в дневнике: «Британии нужны самолеты и миноносцы; Дороти предлагает им революцию». Даже отличающийся ясным видением предмета обозреватель Уолтер Липман не мог устоять и не побаловаться, выдавая желаемое за действительное; в течение целых двух месяцев до появления Сент-Экса в Нью-Йорке он нахально уверял своих читателей в «Сегодня и завтра», что никогда Соединенным Штатам не придется посылать экспедиционные силы в Европу.

Сент-Экзюпери все это было до боли знакомо. «Им не удастся удержать завоеванное, у них нет нефти!» – говорили его соотечественники о немцах в начале войны. «Пути поставок железной руды перекрыты!» – чуть позже ликовал в своих рассуждениях (полностью мнимых) Поль Рено, посчитав, что без шведской руды немецкая военная машина остановится. «Вы слышали, Соединенные Штаты вступили в войну!.. Русские самолеты бомбили Берлин!..» Любая фантазия создавалась специально для измученных беженцев, которых он видел, передававших новость стремительно на север и юг по забитым дорогам в сотни раз быстрее, чем передвигался любой транспорт беженцев. Америка избежала подобного бедствия, но те же самые психологические механизмы приступили к работе в глубинах ее подсознания. В который раз для камуфляжа неприятных известий использовались фиговые листья, рукотворные чудеса были призваны противостоять устрашающему вызову грядущего дня. Все та же рождавшая веру атмосфера «фиктивной войны», перенесенная из Европы, совсем как некий континентальный замок для новой и искусственной жизни на земле Нового Света.