Антымавле - торговый человек

— Мистер Волл, — сухо подчеркнул метеоролог, — когда надо, так они и на Аляску по льду перебираются. Саботируют! — повысил он голос. — А вы им потворствуете.

— Это не так, — спокойно возразил Волл. — На Аляску через пролив по льду редко кто переходит. Находились лишь отдельные смельчаки. Все это выдумки. Чукчи не безучастны к судьбе челюскинцев. Правда, среди них находятся недоброжелатели, но основная масса хочет помочь челюскинцам. Двери моей яранги всегда открыты, и можете на меня положиться, но, как видите, я не могу принять полноценного участия в спасательной экспедиции, — Волл показал обрубки обеих рук.

Доводы были убедительными. Все задумались. Вдруг распахнулась дверь, на пороге встал Антымавле.

— Почему нарты уехали? — спросил его Зильберг.

— Плохо в море. Боятся. Старики пугают. Но которые остались, ждут, спрашивают, что делать…

— Что делать? Ехать, — тихо сказал метеоролог. Чувствовалось, что и он уже стал колебаться в своей правоте.

— Поверьте мне, но вы поступаете неразумно, — Волл тяжело встал и медленно направился к дверям. — Доберетесь до мыса Онман, подумайте еще раз, осмотритесь, — бросил на прощанье и тихо закрыл за собой дверь.

Часа через два из Энмына на север к мысу Онман вышли двенадцать нарт. На первой нарте, облаченный в тяжелую меховую одежду, как каменное изваяние, сидел сердитый и угрюмый метеоролог полярной станции из Увэлена…

Не успели добраться до своих мест беглецы из Энмына, как в Увэлене было получено сообщение из Рыркайпия от чрезвычайной тройки, что посылать нарты в море не надо, нужно только завезти продукты и бензин на главную базу в Ванкарем.

И снова разъехались по всем стойбищам уполномоченные РИКа. Они объясняли людям, что вся надежда на самолеты, которые скоро должны прилететь. Но от всех жителей требуется большая помощь. Надо завезти на север бензин, продукты, корм для собак, мясо для людей. На севере голодно. Нужно обеспечить продуктами не только челюскинцев, но и самих жителей.

— Врут танныт, — нашептывали недоброжелатели, как только уполномоченный уезжал из стойбища. — Разве есть у русилит самолеты? Если у них товаров мало, то самолетов совсем нет. Разве америкалит могут прилететь.

А дней через пять, в тихий морозный день, люди услышали гул мотора. Со стороны Увэлена показалась точка, она быстро росла и приближалась.

— Чей же?

Проревели моторы над стойбищем, присели от страха люди, пронеслась железная птица.

— Наш, советский, — вздохнули все, разглядев на крыльях яркие красные звезды.

— Еще самолеты летят. Много летит, — передавали по стойбищам весть, полученную по железным веревкам…

И потянулись караваны нарт из южных стойбищ к Увэлену, из Увэлена в Энмын, из Энмына в Ванкарем. Ожило, зашевелилось все побережье. Скрипят нарты под тяжестью двухсоткилограммовых бочек с бензином, покрикивают каюры на собак, остается глубокий след на снегу. Едет в тундру ванкаремский Ярак с учителем Костаренко, чтобы забить оленей для челюскинцев. Перебирается от стойбища к стойбищу Антымавле, везет оленье мясо в Энмын Аймет. Ни пурга, ни туман не сдерживают людей, только самолетам плохо: нельзя лететь, сопок не видно. Но прошла пурга, стихло, солнышко выглянуло, снова загудели самолеты над побережьем.

Никогда такого не было на Чукотке.

День уже становился долгим, скоро и вовсе не будет темноты. А раз ночь стала короткой, то и спать людям приходилось мало: укладывались с заходом солнца, вставали с рассветом. Дел и забот было столько, что инрылинцам некогда было отдыхать.

В сумерках Антымавле с Рыно сидели в пологе и с наслаждением пили горячий чай. Они только что кончили рубить копальгин. Каждый день проходило шесть-семь упряжек, а в каждой упряжке по десять-двенадцать собак. Собак надо кормить, а это не простое дело. Собаке нельзя давать мерзлый копальгин большим куском, приходилось рубить каждый кусочек на мелкие дольки, да еще делать надрубы, чтобы его легче было глотать.

— Наверно, Гырголь уже в Ванкареме, — отхлебнул чай с блюдца Рыно.

— Видимо, — неопределенно ответил Антымавле, — если, конечно, нарта выдержала. Бочка с моторным жиром тяжелая, полозья тонкие…

— Не сломается. Гырголь умелый, — заверил Рыно и отодвинул кружку с блюдцем. — Вынэ аттау! Пойду я.

— Как хочешь.

Рыно бесшумно выполз из полога, долго возился в чоттагине, надевая кухлянку. Наконец вышел на улицу, вдохнул полной грудью свежий воздух и застыл на месте, вглядываясь в темноту серой ночи.

— Мэй! — окликнул он вдруг Антымавле. — Будто кто едет? Послушай!

Антымавле налегке выбрался наружу. Было тихо и темно. Друзья долго прислушивались. Издалека доносился скрип нарт, понукания собак, голоса людей.

— Другие пешком идут, — определил по слуху Рыно.

— Тяжело…

— Нарт мало. Все заняты.

— Имлинэ! — негромко окликнул Антымавле жену. — Рай-рай, гости там.