Апекс

Сначала он просто смотрит, моргая удивленными глазами, словно пытаясь передать ей послание азбукой Морзе, а затем лицо, которое она знает до мельчайших деталей, лицо, которому она говорила столько личного, близкого к телу, к душе, к самому сердцу, взрывается яростью – он пытается поймать её, загасить, спрятать, сломать, но она – сила и бьет через край. Он оскаливается, ощетинивается болью и страхом. Он шипит:

– Я сказал – ты сделаешь это!

Как же много людей. Хоть бы они все исчезли…

Старуха смотрит на него – он почти не постарел. Тридцать пять ей было, когда она позволила ему раскурочить свою жизнь, а через неделю после её сорокового дня рождения, пять лет спустя он присылает эту чертову фотографию. Рука старухи забралась в карман юбки – за потрепанный уголок, средним и указательным пальцами. Она поднимает карточку на уровень глаз и смотрит. Тогда он прислал ей не фотографию – он прислал слова, которые задолжал. Она переворачивает фото – там мелкий, прыгающий по строчке, нервный и от того неровный почерк. И слова…

«Meum est vitium»

Жалкий трус. Латынь! Сказать на русском не хватило духа

«Я был не прав. Я – тварь! Прости меня. Бога ради, прости меня!!!»

Бога ради… Старуха ухмыляется – и это слова прожженного атеиста?

«Я все исправлю! Апекс!!! Он работает!!! Я все верну назад»

Вот и вернул. Старуха переворачивает фотографию, и её глаза медленно елозят по старому изображению – словно она видит его впервые, словно не было всех этих лет. Сейчас ей шестьдесят один, но ночь, когда был сделан снимок, она помнит так, словно вспышка фотографа только-только осветила её лицо. Старуха – не старуха вовсе, просто наплевала на себя, задолго до Апекса забросила свое тело, забыла, что в нем все еще теплится жизнь. И глухота её не старческая, а наследственная. И красота её смялась, как бумага, после того, как презрение к своей собственной трусости выжгло любовь к самой себе. Она смотрит на снимок – там мишура, шампанское, морщинки в уголках глаз, улыбки, которые невозможно сдержать и неделимую радость – радость на двоих. Её не спрячешь, не сыграешь – она проступает в румянце на щеках, в блеске глаз, смотрящих друг на друга. Тогда они были счастливы. Тогда она и не подозревала, что будет стоять над ним и хладнокровно рассматривать такое знакомое и такое чужое тело. Она давно простила его. Давно перестала нянчить боль, с которой он оставил её. А потом… потом он заставил её вспомнить снова, прислав эту чертову фотографию, с протухшими, никому уже не нужными, словами. Эгоист. Чертов сукин сын! Она смирилась, приняла и научилась с этим жить. Но эта редкостная мразь… Невысказанные слова должны сгорать в пламени нерешительности – раз и навсегда, в тот момент, когда не нашлось смелости их произнести! А не всплывать раздувшимся от разложения трупом спустя пять лет, когда уже ничего нельзя исправить! Хотя уже спустя неделю исправлять было нечего. От этого «прости» не стало легче – от этого «прости» захотелось повеситься. И вот тогда, чтобы не сойти с ума, она сделала несложные вычисления, нашла точку отсчета и принялась безжалостно уничтожать первопричину.

Старуха прошла в комнату и села на потертое, выцветшее кресло, где совсем недавно восседал Ряженый. Её глаза блуждали по телу холодно и равнодушно. А точка отсчета оказалась до смешного проста – самобичевание, всего лишь разновидность самолюбования. Вина, всего лишь жалкая попытка отыскать себе оправдания – снова и снова. И все те Красные, которых Марк выпустил… Его имя не резануло и обожгло. Она давно простила его. И себя.

А вот он себя не простил. И её не простил. И сожрал себя вместе со всем миром, окунув человечество в свою вину, макнув лицом в дерьмо обиды каждого человека на Земле. Боже мой, какое же это ужасное сочетание – гениальность без совести.

Он вздохнула. Исправить ошибку может только тот, кто её совершил.

Старуха поднялась на ноги, шагнула и опустилась на колени рядом с телом, тонкие, казалось бы, совершенно бессильные руки подцепили плечо, потянули вверх и перевернули тело на спину.

То, что она увидела, не удивило её. То, что она услышала, не стало новостью.

Что может произойти, если зажать кнопку Апекса и не отпускать?

Процесс переноса во времени застрянет на полпути к исходной точке.

С тихим щелчком Апекс, впаянный в его тело между двумя нижними ребрами, отщелкнул кнопку в исходное положение…