АПН — я — Солженицын (Моя прижизненная реабилитация)

Соединившись со мною вновь в 56-м году, Солженицын простил меня за то, что после 10 лет ожидания я изменила ему и создала семью. («Я все тебе простил, я люблю тебя вновь и готов соединить наши жизни навсегда»), А теперь он не устает корить меня за это по всякому поводу, и вот сейчас, в отрывке к IV дополнению к «Бодался теленок с дубом» (изд-во «Имка-Пресс», 79 г.) так же ложно, нечестно усугубляет мою вину: «именно там покинула меня? душимого раком» — стр. 25. Будто я была с ним и вот тут-то, когда заболел, бросила!

Не поняв моего страстного желания помирить его с государством (еще и для того, чтобы избежать разлуки с ним!), он сделал на страницах «Теленка» (стр. 388–395) из меня марионетку, которую якобы подослали к нему с переговорами о печатании «Ракового корпуса». Он не понял и другой моей отчаянной попытки — уменьшить его «вину» перед государством, когда я за две недели до его высылки, в накаленной атмосфере травли его, согласилась дать интервью корреспонденту «Фигаро» Леконтру — лишь для того, чтобы обратить внимание на подзаголовок к «Архипелагу»: опыт художественного исследования. Только опыт! попытка! Пусть и другие пишут! и художественное исследование, а не научное! Значит, автор не претендует на то, что добыл истину в последней инстанции! (А дальше я уже не могла уберечь свою книгу от этих рассуждений! Вот и появился «лагерный фольклор»!)

Но вот теперь, отвечая в своем «Отрывке» Томашу Ржезачу на его лживую книгу «Спираль измены Солженицына» (которой и я была крайне возмущена, писала в одну инстанцию за другой, настаивала на изъятии из обращения), он обрушил на меня новую клевету. Солженицын обвиняет меня в том, что через меня на Запад подбрасываются какие-то компрометирующие его подделки, в то время как я за всю мою жизнь никогда никакими подделками не занималась!

И это — еще не самое страшное! Солженицыну мало было объявить меня виновницей смерти Воронянской (летом 73 года был взят ее экземпляр «Архипелага», она повесилась!). Теперь он делает меня виновной в смерти его матери. Это уже такое обвинение, с которым я просто не в состоянии жить! Он пишет:

«Тяжко виновен я перед матерью, но не в том, что не приехал, а в том, что свой офицерский аттестат (он мог быть выписан лишь на одно лицо, не на два), я выписал не на мать, а на обожаемую молодую жену Наташу Решетовскую (маме только переводы) — и тем доставил во-енкоматское покровительство жене в казахстанской эвакуации, а не больной в Георгиевске матери. И потому мама числилась не матерью офицера, а просто гражданской женщиной» (стр. 24, 25).

Перевернем страницу. Здесь говорится о моей книге «В споре со временем»: «Даже трудно поверить, что писал человек, бывший мне близким. Так отдаленно-отстраненно упоминает смерть моей матери, как будто совсем не имела на ту судьбу влияния, не настаивала на офицерском аттестате („если хочешь, чтобы Джеммочка твоя сохранилась“)» (стр. 26).

Сделав в свое время официальный протест против цитирования мною его писем («Нойе Цюрихер Цайтунг», 14.5.73), Солженицын сам приводит оборванную фразу из моего письма, не имея моих писем, не перечитывая их с 44-го года, т. е. 35 лет! (Они были увезены мною с фронта весной 1944 г.) Причем цитата подставляется им к нужному ему месту, независимо от того времени и от тех обстоятельств, к которым она относилась.

Когда 29 марта 43-го года, описав свое бедственное положение, я написала мужу: «от тебя зависит сохранить свою Джеммку до будущих лучших времен», мы еще ничего не знали о его маме, находившейся до середины февраля в немецкой оккупации, не знали даже, жива ли она. (Ее адрес стал известен мне 9 апреля, Сане — 10 мая; первое письмо от нее я получила 19 мая, Саня — только 31 мая.) Я никогда на аттестате, да еще в ущерб его маме, не настаивала — это ложь! В том письме торопила с высылкой денег.

Я прилагаю к этому письму свое повествование «Санина мама в годы войны». Почти все это вошло в полный текст моей книги «В споре со временем» (одна часть ее называется «Война» и содержит 5 глав), но при редактировании было опущено.