АПН — я — Солженицын (Моя прижизненная реабилитация)

В беседе с Александром Армандом, длившейся несколько часов, совершенно неожиданно для меня возникла тема подлинности моего авторства. Я узнала, будто бы Солженицын говорит, что авторство первой жены — это выдумка, за нее пишут! В последующих своих интервью, уже за рубежом, Арманд доказывал, что авторство Решетовс-кой подлинное. Он говорил, что проверил рукопись, установил ее подлинность, беседовал с официальными лицами и в течение четырех часов «в условиях абсолютной свободы» беседовал с мадам Солжени-цынай. «Мы пришли к выводу, что эта работа создана самой мадам Солженицыной, и подтверждаем этот факт».

Арманд обещал, что книга выйдет на французском языке в июле, на английском — в сентябре. Однако, по неизвестным мне причинам, книга в этом издательстве так и не вышла, хотя я посылала издателю дополнительные фотографии и получила даже эскиз обложки.

На прямой вопрос, может ли Солженицын помешать выходу моей книги, издатель в одном из своих интервью, переданном по швейцарскому радио, ответил отрицательно, не находя для этого причин. «В книге нет ничего такого, что может ему повредить (…). Она просто рассказывает о его жизни». Но… кто знает?

В тот же день, когда я беседовала с Армандом, мне вручили в АПН два номера — майский и июньский — итальянского журнала «Темпо» с рекламой моей будущей книги под броским заголовком и с крупными фотографиями.

К этому времени я уже убедилась, что получить от Константина Игоревича, а тем более от кого-то другого в АПН, текст моей рукописи, ушедшей в Италию, невозможно. А книга вот-вот выйдет, да и хочется понять, что написано в «Темпо», хотя бы разобрать подписи под фотографиями. И вот я всерьез принимаюсь изучать итальянский язык. Запаслась самоучителем и пластинками, словарем, разговорником, и, занимаясь по 4 часа в день, скрупулезно выполняла все задания, заучивала отдельные слова и выражения. В это время работа над моей книгой была закончена, и изучение итальянского языка стало моим главным интеллектуальным занятием.

В первых же уроках наткнулась на слово «pesqa», что означало «рыбная ловля». Именно оно стояло в «Темпо» под фотографией, где Александр Исаевич, сидя в лодке, колол орешки. Возмущенная, я звоню Константину Игоревичу.

— Какое это имеет значение? — удивился он.

— Но Александр Исаевич никогда не удил рыбу! И не охотился! Он не мог этого делать: жалел все живое!

Занятия мои итальянским языком продолжались пять месяцев. Я не прекратила их и тогда, когда 22 октября получила экземпляр изданной в Италии своей книги. Я собиралась прочесть ее на итальянском и сделать обратный перевод, не пропуская тех огрехов, которые ожидала встретить в этом издании.

Именно в это лето произошла череда событий, с которых я начала свое повествование: телеинтервью Солженицына корреспонденту компании «Коламбия Бродкастинг Систем» Уолтеру Кронкайту и комментарии в газете «Новое русское слово» с домысливанием того, на что Александр Исаевич лишь неуверенно намекал. И вот в то время как «Новое русское слово» порочило меня, американские газеты информировали читателей, что АПН предлагает издательствам США мемуары первой жены Солженицына. Издательство «Боббс-Меррил» покупает мои мемуары и собирается их издавать.

А в середине августа усилия Константина Игоревича по отвоевыванию для меня дачи увенчались успехом. Я была, наконец, принята в кооператив и стала полноправной владелицей «Борзовки». Заместитель председателя кооператива попытался все-таки подставить мне ножку. «У меня вопрос! — выступил он на заседании кооператива. — Имеют ли право быть членом кооператива, находящегося в Московской области, человек, проживающий в Рязани?» «Имеет», — уверенно ответил председатель.

— Скоро я буду жить в Москве, я занимаюсь обменом, — вставила я.

Оно и в самом деле было так. Константин Игоревич сказал мне как-то, что, если я захочу переехать в Москву, АПН поможет мне с пропиской. Не знаю, была ли эта забота обо мне только проявлением гуманности, но мне самой очень нужна была Москва. Я не могла жить в квартире, в которой жила когда-то с мужем. Да и самые лучшие друзья мои были в Москве. В Москве же жила семья моей двоюродной сестры Нади — единственной оставшейся из моих родственников. Да и само издание моей книги в СССР то и дело требовало моего присутствия в столице. Все сходилось к одному. И через полгода действительно состоялся мой долгожданный переезд.

А пока я с увлечением и страстью занялась ремонтом вновь обретенной дачки. Ведь это домик Александра Исаевича, любимое его место на земле! Верю, когда-нибудь он вернется сюда! И уж, конечно, этот домик со временем будет его музеем!

7 сентября произошло большое для меня событие — возобновилась дружба с Николаем Виткевичем, прерванная целых десять лет назад.