Апокалипсис, белый танец

«Что всё это значит?» – смотрит на них Варя. Ей так хорошо теперь, как давно не было. И ей жалко живущих в таких стесненных условиях. Ожидающих ребёночка, которому надо побольше воздуха, места для игр.

– За маленькой легче ухаживать, – говорит горбатый своему компаньону. Погромче говорит, чтоб и другие слышали.

– Поможем, – выглянул из комнаты его компаньон.

– И со значительной доплатой, – Нямба Станиславович, ладошки вперёд ещё выставил, тарелочку из них сделал. Покачал ими перед собой, показывая Варе, как много она получит денег в качестве доплаты.

– И в любой валюте, – уточнил тот, что с акцентом, похлопывая ладонью по горбатой спине. – Комната, дай бог всякому, европейского образца. Магазины разные. Много их – магазинов. Покупай, что пожелаешь. А продуктов видимо-невидимо, со всего мира, – говорил убедительно тот, кто в тёмном чулане шебаршил, который с акцентом выучился говорить. И улыбку умел хорошо сделать.

– Мы должны помогать друг другу, – поддержал разговор прислонившийся к косяку двери горбатый.

Внимательно слушал каждого начальник Департамента адресной помощи нуждающимся, согласно кивал каждому, иногда для убедительности своего согласия он делал жест правой рукой, как отсекал возможные сомнения.

– Мы должны помогать друг другу. Наконец, мы – европейцы, – посмотрела на него беременная. Платочек мнёт, видимо, от значительности скорого события – обмена своей невидной хрущёвки на большую. С потолками высокими, коридорами просторными.

– Все заботы по оформлению обмена, – из-за плеча горбатого выглянул тот, у которого акцент, – и переезд мы берём на себя, – смотрел прямо, как не верить?

– Не пожалеете, – Нямба из Америки прозрачный пакет с колен берёт, поднимает повыше. Пакет под завязку набит пачками десятирублевок в банковской упаковке. Глаза щурит, улыбается широкими, как бы вывернутыми губами. Пакет Варе и потом остальным показывает. – Надолго их вам, Варенька, хватит. Надолго, – и улыбается обаятельный мужчина, и исчезает с его лица постоянная ухмылка человека, который знает наперёд, о чём вы подумаете завтра. Лицо широкое, кудрявые волосы с проседью.

Его жена ближе подсаживается к Варе, начинает по плечу гладить. Варя носом хлюпает от большого сострадания к ней. Беременная к себе её клонит, к тому месту, где зарождается новая жизнь. Присутствующие молча наблюдают сцену. Беременная взгляд переводит на высокого начальника Департамента, покуривающего ароматную сигаретку, тот кивает ей.

– Как же тебе, милая, тяжело было без добрых-то людей, – глаза закатывает, одной рукой Варю к себе тянет, другой свой большой живот поддерживает, где новая жизнь пульсирует, в новый мир она собирается. Вот от великого сострадания к ближнему и преждевременные роды начались. Схватки у неё! Стоны всё громче, протяжнее. «Скорую» умоляет вызвать. И поскорее!..

Её муж почти в безумном состоянии, за Варины руки хватается, о большой доплате при обмене уверяет. Роженица стонет тяжко, стон переходит в крик. Под окнами начинает реветь «скорая». И всё громче, кажется, она уже в квартиру въезжает.

Неожиданно на лестничной площадке послышались голоса, сдавленные крики и в комнату, минуя охранника, ворвалась соседка. Та, что приносила Варе домашнего приготовления пирожки. Она, наконец, хотела бы сказать… Но руководитель Департамента адресной помощи остронуждающимся, а в прошлом и лихой кавалерист, подскочил к ворвавшейся в квартиру бабе, хорошо толкнул её в грудь. Крикнул: «Охранник!» После небольшой схватки в коридоре, на лестничной площадке послышался звук падающего тела. «Пардон, мадам», – сопроводил падение охранник. Причём сказал он это с настоящим английским акцентом: «Падэн, мадам». Чувствовалось, чувствовалась среда, в какой он воспитывался.

– Случай заболевания тяжёлый, – сказал Ираклий Никодимович, кивнув в сторону входной двери. – А вам, Варенька, не стоит так близко принимать к сердцу эту неразумную женщину. Она же зашла на наше поле, – с укоризной в глазах он посмотрел на дверь. – А как вы-то, как чувствуете после использования нами проверенных заграничных лекарств? – спросил озабоченно Коваль-Авелев Ираклий Никодимович. – Если головка и болит, то это проходит быстро, – ещё гладит у Вари плечо. На неё посмотрел – лучиками морщинки вокруг глаз.

Варя находилась в приятной полудреме, когда к ней подсел ближе обменщик афроамериканской наружности и стал говорить о необходимости срочно подписать бумагу по обмену квартиры. Тыкал пальцем, где подписать, улыбался, радуясь за Варю. Ещё сильнее стонала роженица, умоляя быстрее подписать; под окном ревела «скорая». В белом халате Коваль-Авелев по головке гладил Варю нежно. А ей так хотелось прижаться к этим милым людям и чтоб побыстрее разрешилась бременем роженица. Как же она страдает…