Апокалипсис отменяется

Его покинули последние силы: чтобы перевести взгляд от дороги на спидометр, потребовалось такое огромное усилие, что едва не брякнулся в обморок. Успел вяло удивиться, как же он устал: последней пушинкой, что сломит спину верблюда, может стать едва заметное движение глазных яблок!

Заработало радио. Рахат вцепился в голос диктора мертвой хваткой и шел ко дну вместе с ним.

Снова возник какой-то беспокойный зуд. Что на этот раз? Некоторое время он пытался определить источник тревоги. Наконец нашел – радио. Рахат смог различить часть слов, произносимых диктором: речь шла о крионике. Он догадался: сейчас в очередной раз расскажет очередные банальности, над которыми слушатель только хихикает.

Ну и пусть, зато он будет держаться за его голос.

– Как мы знаем… недавнего времени… закону, крионированный пациент считался мертвым…

Рахат медленно поднимался к поверхности.

«Почему считался? Считается. Хотя кривая Сергеева-Левина, признанная мировым научным сообществом, среди дат будущих медицинских достижений указывает и дату первой разморозки! Идиоты. Не видят простых вещей. А как доходит до дела, – вспомнил он недавнюю операцию в горах, – начинают: почему не за нами, почему спасаете мертвых, а не нас – живых».

И неожиданно:

– Сегодня одновременно двумя странами – США и Россией принят закон, который признает крионированного человека живым, но временно недееспособным…

Были еще силы, были! Он уже не слушал радио, не пытался цепляться за дикторский голос, несущий чепуху о серьезных успехах синхронисток.

Вот так! Отныне закреплено законом: крионирование – жизнь.

А он, Рахат, не покрытый пылью дальних дорог бойскаут, он не спасает чужие жизни только потому, что это – его работа, он всего лишь отправляет в будущее своих сторонников – людей, любящих жизнь, борющихся, цепляющихся за нее что есть силы, формируя новое общество.

Он не спасатель – проводник, образумившийся Харон, который перевозит через Стикс покинувшие Аид души, с тем чтобы они вернулись к жизни и заселили тот мир, в который рано или поздно войдет и он сам.

За очередным поворотом показались бревенчатые дома.

– До цели маршрута пятьсот метров, – равнодушно сообщил не разделяющий его чувств навигатор.

Управился он быстро: под удивленно-любопытными взглядами подготовил тело, погрузил, пара деревенских мужиков помогли долить бензина, и Рахат немедленно пустился в обратный путь.

Аянбек Досумбаев Чудесная история Олжаса Атаманова

Тяжелые басы бьют в грудь, словно тараном. По стенам и по телам пляшут разноцветные лазерные лучи. Заполненное специальным паром помещение ночного клуба часто озаряется вспышками, которые ослепляют на миг так, что некоторое время видишь перед глазами силуэт вот этого парня с поднятой рукой, а при следующей вспышке с удивлением обнаруживаешь его под барной стойкой.

Игнат заорал дурным голосом, глаза его выпучились, как у жабы:

– Не пью я-я-я-я!!!

Олжас привстал над столиком и спросил, срывая голос:

– Чего?!

– Не пью я, говорю!!!

– А че так?!

Игнат не расслышал, тоже привстал, повернулся ухом к Олжасу, вопросительно дернул головой. Олжас закричал пуще прежнего, жилы на шее страшно вздулись, ткнешь пальцем – лопнут:

– А чего это так?! Почему не пьешь?!

– Что-о-о???

– Почему не пьешь, говорю?!!

Игнат ответил, наконец догадавшись приблизиться вплотную к уху Олжаса:

– Ну, просто не пью!

– А чего так?

– Здоровье берегу!

– Давай разочек! За мое горе!

Игнат раздраженно прокричал:

– Надоело орать! Надо пообщаться нормально, идем!

Он с разочарованием отставил бутылку, отодвинулся от столика и, выставив ладонь, предупредил:

– Мы идем просто поговорить, пить не будем!

Он поманил расстроенного Олжаса за собой. Друзья долго пробивались через толпу беснующихся подростков. Где проскальзывали ужом, где пихались локтями, где ласково пощипывали за сочные попки и груди. Наконец удалось прорваться к туалету, и, пока не закрыли за собой плотную железную дверь, жуткий грохот басов и дикие вопли диджея ломились в уши, разрывая нежный мозг на куски.

В туалете прохладно и так несказанно тихо, что друзья вздохнули с облегчением. Но взамен камнепаду клубной музыки и жаре сотен пляшущих тел пришло тяжелое зловоние. На полу валяется пьяный вдрабадан эмо, громко рыдает, уткнувшись носом в угол, слезы текут струей. Наверное, парень бросил.

Игнат по инерции закричал, как заблудившийся путник, но опомнился и убавил громкость:

– Олжас, я тебя, конечно, понимаю, грустно и все такое… Но зачем алкоголем усугублять депрессию?

Олжас осунулся, во взгляде его промелькнула бесконечная тоска, ответил хмуро:

– Я ее уже чем только не усугублял! И эль-амфитамин, и эс-экстази, и обычная марихуана… Решил попробовать дедовским способом, водочкой… Ну ничем не могу эту херню выбить из башки!

Игнат сокрушенно покачал головой, сказал серьезно:

– Загубишь ты себя! А зачем мне мертвый или свихнувшийся друг? Грусть надо победить антигрустью!