Апокалипсис всегда

Розанов глазами эксцентрика

Каждый раз после разговора с Волочаем Будимир чувствовал похмельную тяжесть: он слабо помнил, откуда взялся Волочай (казалось, он был всегда), но приблизительно тысячу раз он с ним порывал – и столько же раз передумывал (и всякий раз – одна и та же встреча, одни и те же слова).

Будимир шёл. Налево, направо – жёлто-поле, раздетые берёзы, линии электропередач, далёкая стройка и – вдруг – кусок забора вникуда. На нём жирная надпись:

  ЭТО НАВСЕГДА

Ёжась, Будимир, наставил воротник (какой-то звон в голове), плюнул и пошёл дальше по этому унылому пейзажу. Перспектива трассы напоминала об автостопе, – но это точно такой же обман.

Мысли ворочались балаганом: какой-то шансон, что-то про отца, спросить Сида про иконы, в «Ионотеке» у него концерт, дома опять засрали раковину, у Авроры невероятные ключицы… Как стукнутый – он достал телефон и набрал её (всё равно идёт) – «абонент сейчас разговаривает». И ещё набрал – «абонент не хочет с вами разговаривать». С мыслью, что это какой-то идиотизм, сунул телефон подальше в карман.

Тут же – потянулась диско-мелодия.

– Звонил? – (Она звучала тем ненастоящим голосом, каким объявляют станции в электричке.)

– Д-да… – Он уже семьдесят раз об этом пожалел. – Я хотел спросить… – Мимо прогремел КАМаз. – Я спросить хотел – ты на концерт не хочешь сегодня?

Аврора помолчала выразительно и раздражённо прокашляла:

– Кх-кхм! Я же болею.

– А. Точно. Прости.

Он поскорее повесил трубку. Как тупо. Как тупо! (И дальше только тупее – хоть в Перу уезжай, хоть в Зимбабве.) Пиная какой-то камешек и пытаясь не выблевать жизнь, Будимир всё-таки дошёл до вокзалишка: он походил на игрушечный кораблик для ванной, брошенный в пустыне.

Поднявшись на перрон, Будимир оказался в компании зябнущих пенсионеров (в Питере не редкость спутать академика с бомжом) – всё скулило каким-то смутным дежавю… Перебивая тоскливую мысль – подъехала скрипучая электричка. Будимир потянулся к ней вместе с остальными.

– Носки, носки! Бабушкины носки!

Дверь грохнула, он прошёл пару шагов и уселся: мужик рядом подпивал «Охоту крепкую», напротив – симпатичная, но какая-то лисья девушка в широкополой мужской шляпе (с розовым бантиком) читает газету. В окне всё было серое – серое, как горельефы под дождём; свет пробивался через безнадёжно грязное окно, взгляды у людей – как будто в катышках со сна. Будимира что-то раздирало снутри и снаружи.

Чуть не задыхаясь – раскрыл Гегеля: «Оно есть для себя эта атараксия мышления о самом себе, неизменная и подлинная достоверность себя самого…»

Будимир захлопнул книжку и нашарил плеер с недослушанной песней:

 Я не фашист, не патриот,

  Я люблю баб и люблю мужиков.

 Не, я серьёзно – не, я стебусь,

Я, блин, не я, но вообще-то, блин, я.

 Чё есть ничё, а ничё, блин, ништяк,

Метамодерн – всё разрулит ваще.

Жизнь есть песок, смерть уже вокруг нас,

Если повтор – спасибо браток!

Если, блин, всё – ну и ладно, ничё.

 Я бы и сдох, – но давайте потом.

В голове всё что-то звенело (не колокол, не сирена, не самолёт). Мимо прошёл парень, раскладывая брелоки (глухонемой продавец). Будимир встал и открыл форточку – воздуха больше не стало.

 Всё есть Бог, значит, я – тоже Бог:

 Я люблю есть огурцы с молоком,

 Курю сигареты обратным концом,

Метамодерн – всё есть любовь.

А любовь вам не брак, не ебля, не суета.

 Впрочем, и это – ну так, иногда.

   Есть наркота, есть даже ЗОЖ,

  Есть и алкашка – убивайся, чем хошь.

Тошнота не девалась, горло раздирала судорога, гул нарастал. Будимир выдернул наушники и отправился на прогулку в последний вагон (надеясь на туалет).

 МШШ

Персонажей вне книг, разумеется, не су-

ществует, но персонажевая психология,

ощущение сочинённости своего бытия –

реальный, научно установленный факт.

С.Д. Кржижановский. Чужая тема

Распахнул гильотинные двери – в прокуренный тамбур, в ритмический постук вагонной сцепки (этот вечный поезд – чу-чух, чу-чух) – хотелось скрючиться эмбрионом и несуществовать. Повторял про себя: «Аврора, Аврора» – делалось ещё хуже. В каком-то отчаянии – стал набирать ей эсэмэс…

С самой покупки этой кнопочной «Нокии» (бракованной) – война с Т9 не прекращалась (Будимир упорно учил телефон новым словам –преимущественно, матерным, – а тот всё забывал), – но никогда эта война не принимала таких масштабов, как сейчас. Оголтелый телефон выплёвывал всё, что Будимир пытался настучать по стёртым до неразличимости кнопкам. Вместо микроскопического «Ты как?», получилось – «Сядь».

Будимир обсмотрел тамбур – и сел на корточки. Он попытался набрать «хорошо», а Т9 выдал – «формы». Как-то само припечатлось: «не существует» (ещё поколебавшись на потешном «формы не усы»). Будимир набрал «ладно» – и помотал на звёздочку варианты: «ладон», «игемо», «казно».