Аполлинария Суслова

Сегодня видела какое-то национальное торжество, встреча стрелков. Первый мне дал знать о нем, когда я выходила из библиотеки, старик, служащий в ней при выдаче книг, а потом, когда я сошла вниз, встретила Вериго[170], он объяснил мне и предложил идти вместе смотреть. Этот господин уже давно, с самого моего приезда [уделял] какое-то особенное внимание. Раз, когда я за чаем спросила вина и мне подали воды, не желая сконфузить прислугу, я хотела показать ей, что именно этого было нужно, но не знала, куда деть воду, пить не хотелось, он храбро налил стакан, взглянул на меня выразительно и выпил залпом. К счастью, никто не заметил. Сегодня, насмотревшись на стрелков и затем на горы, мы пришли вместе пить чай. Уходя после чаю из столовой, я предложила Княжниной гулять. Она пришла и сказала, что с нами идет В., но ему прежде нужно зайти в лабораторию; мы отправились вместе. В лаборатории он мне показывал разные вещи, какое-то очень красивое вещество, и потом сделал искусственное освещение. Я его уговаривала не делать ничего опасного, говоря, что я трусиха. Он говорил, что опасного нет. Я ему поверила и осталась подле него, тогда как К[няжнина], химик, убежала, и когда хлопнуло, я схватила его за руку и отдернулась.

27 июня. Цюрих[171]

Были мы все когда-то на празднике стрелков; дорогой, на одной станции, не успевшие сесть в вагон дети заплакали. Я с беспокойством следила за ними. Сидевший против меня молодой человек сказал в успокоение мне, что он скоро возьмет другой вагон. С девочками у меня постоянные споры, в Женеве когда были – тоже…

Вчера, когда я рассказывала про американцев, путешествующих пешком в Европе, говорят, что это глупо, знание страны, осматривания не нужны. Я хотела после этого уехать, но не удалось, да и к чему?.. Жена соседа-доктора толкует о естественных науках, но допускает живопись только плохую. Говорит, что в исторической живописи нечего понимать и никто не может ее понять. Кто же может понимать, человек, не понимающий горести [?], которого рисовал мой знакомый испанец?

– Как, изучать страну нельзя?

– Конечно, без естественных наук ничего нельзя.

30 июня. Цюрих

Вчера ходили гулять с Лиденькой. Она говорит о своей глупости, я жалею, что ей возражала, она просила меня остановиться посмотреть картины, указала ей на Венеру Милосскую, она с презрением отвернулась, дескать, искусство, его надо отрицать, а виды Швейцарии на лубочных картинках, вот так знаменитые женщины XIX столетия. «Ах ты, сукин сын, камаринский мужик». Rien n’est sacré pour un tapeur[172].

Суслова А. П. Годы близости с Достоевским. С. 123–124.

[Конец июня или начало июля 1865]

Хотелось отвечать длинным письмом на ваше, но вообразите себе, что ни минуты нет – m-lle Turner серьезно занемогла – ее болезнь похожа на вашу, но еще труднее. Доктор говорит, что она должна воротиться в Англию и поселиться в больнице навсегда – жаль ее, бедную.

Я была очень рада вашему письму, работайте, трудитесь, от всей души желаю вам и сестре вашей успеха – проводите мысль серьезного освобождения женщины, ее серьезного права на жизнь и труд – победите неверующих серьезностью жизни вашей, строгостью к себе – жизнь идущих по новому пути не совсем им принадлежит, надо жертвовать многим личным для осуществления новой мысли в этом старом мире.

Посылаю вам последнюю брошюру Г[ерцена] о литер., не могу найти до сих пор: la France ou l’Angle[terre], если найду, пришлю тотчас.

Читайте «С того берега» с вашей сестрой, с каждым днем яснее становится воззрение Г[ерцена] на Европу (она его оправдывает), Америка и Россия все ярче выступают, а в Европе какой-то лепет страха и удивленье. Через сто или двести лет будут дивиться чутью Г[ерцена], пожалуй, будут сомневаться, что это все он говорил, как сомневаются иные в Шекспире.

Прощайте, дорогая m-lle Pauline, опять забыла имя вашего батюшки, простите меня, вы знаете, я немного пришибленная. Насчет наших планов ничего еще не могу сказать – это было бы мое счастье, но средств мало – как будет что-нибудь положительное, сейчас вам напишу. M-lle Meysenbourg думает, что, если вы хотите сделаться преподавательницей в школе, вам бы хорошо осмотреть лучшую школу в Европе на вашем пути в Россию. Школа эта в Франкфурте – мы все узнаем, и Мейз. может об вас написать, если вы хотите.

Крепко жму вашу руку и от души благодарю за ваше доброе посещение. Дружески кланяюсь вашей сестре.

Вся ваша N.

Хочу выпросить мой портрет у детей, будет с них оригинала, и тогда пришлю вам. [Лизин Г. отдает сегодня фотографу – я наверное пришлю до вашего отъезда.]

Ваше участие ко мне лично меня трогает, внутренно мне все так же больно и противна жизнь – я отпетая – работа, постоянная работа, хоть малейшая польза, вот единственный выход, а самый естественный все-таки смерть – как я ее уважаю и люблю теперь, она конец страданий! – что же было бы без нее для несчастных?

Деньги я получила, простите, что не написала.