Что делает m-me Salias? Если вам когда-нибудь случится узнать, чем я могу ей служить, вы мне скажете, не правда ли – я не хочу платить ей за то, что она для меня сделала[164]
, а дать себе великую радость быть ей хоть раз полезной перед смертью.Дайте вашу руку, до свиданья
Вся ваша Nаталья.
Мне кажется, что я совсем отвыкла писать…
[
Boissière
Route de Chène
Genève
Любезная Аполлинария Аркадьевна,
Мы будем дома и очень радуемся вас видеть, но Таты и Мейз. нет[165]
.Они уехали в Берн отдать Ольгу, Тата пробудет дней пять, а Мейз. месяца два.
Не пишется сегодня – крепко жму вашу руку и также руку вашей сестры.
Вся ваша
Когда бы вам ни вздумалось приехать, напишите накануне, и мы будем вас ожидать – Гер. собирался ехать к Quenet и Мишеле через неделю.
Дорогая Графиня,
Очень вам благодарна за уведомление о Вашем отсутствии, я устрою, чтоб с Вами хорошенько увидеться. Мне Цюрих страшно надоел, я готова сбежать хоть сейчас. Так что, может быть, я с Вами увижусь до Вашего отъезда в Швейцарию. Не самый Цюрих и не Швейцария, а российский нигилизм выживает меня из Цюриха[166]
. Еще можно б было согласиться выносить это российское произведение у себя дома, а то за границей [?] перед чужими людьми. Нет, это слишком тяжело, уверяю Вас.Вы, Графиня, иногда попрекали меня нигилизмом и коммунистами, но уверяю Вас, что «я с ними не служила». Ибо эта служба, как и всякая другая, казенная служба с бесчисленными обрядами. Но я вдвойне виновата, что, не зная всех таинств нигилистического ордена, стояла за его служителей перед Вами… Но об этом поговорим, может быть, после.
Я на днях думаю ехать в Берн и Женеву. В Берне замечательная какая-то школа, куда сегодня везут Ольгу Герцен. M-me Огарева советовала мне видеть школу и предлагает мне познакомиться у них с какими-то лицами, приехавшими из России для школ.
Я непременно по возвращении в Россию поступаю в школу учительницей. Я буду учить читать деревенских крестьянских детей, а за высокие предметы не берусь. M-me Огарева при всяком случае спрашивает о Вас и вспоминает об услуге, которую Вы ей оказали прежней зимой. Она изобретает средства сделать Вам со своей стороны какую-нибудь услугу. Я ей ответила, что время и доброе расположение, если они есть, ей помогут.
До свидания, добрая Графиня, позвольте Вам желать всего хорошего.
Ваша Полинька.
…Далее вот какие дела. Была нигилистка Симанович и сильно спорила, с ней ее муж-дурак – еще сильнее молчавший; с ними – вице-нигилистка из Цюриха Суслова[167]
с сестрой – доктором медицины (эта девушка очень умная – жаль, что ты ее не увидишь…)Дорогая Наталья Алексеевна!
Я получила книгу «С того берега»[168]
и ваше письмо. Мы еще не дочитали книгу, потому что девочки (моя сестра и одна наша соотечественница) очень заняты, манкировать лекциями страшно, можно быть на дурном замечании у профессоров; они все педанты. Сестра моя, сознавая всю силу ума и таланта Герцена, не может принять некоторых его мыслей, она как будто искала защититься от них, задумывалась над каждой страницей и не спала ночь после этого чтения. Это хорошо, что не скоро сдаются, но главная причина непонимания Герцена – в необразовании. Наши петербургские женщины и мужчины даже ничего не хотят читать, прочесть ищут все готового, чего-нибудь полегче, и оттого развиваются в одну сторону. Я им ставлю в пример Герцена, учителя, лучше которого у нас не было и нет, который сам так образован и никогда не рекомендует, как наши петербургские либералы, – не читать.Я не знаю княгини Голицыной, один раз только ее видела. Говорят, она очень умна, но, должно быть, крайне одностороння. Притом, знаете, сколько во всех нас, русских этого времени, завладевших силой вершками образования и свободы, – угловатости. Мы или не в меру застенчивы или не в меру дерзки, часто то и другое вместе, к этому бездна самолюбия, ложно понятого, и всякой нетерпимости. Это явления ненормальные. Сильные натуры перерабатывают всю эту дрянь и выходят людьми, другие остаются изуродованными на всю жизнь. Смеяться над ними грешно, сердиться не стоит.
В Берн непременно съезжу. Скажите, как там найти эту школу.
Я не знаю, что вы находите в Лугинине, я его знаю за очень доброго человека, но он мне несимпатичен, его взгляд на Россию нехорош, даже циничен.
Я очень рада нашей переписке, она мне доставляет большое удовольствие.