Как я уже упоминала раньше, у моего отца было намерение после смерти жены жениться на Полине. Но со времени их совместного путешествия в Европу мнение его о своей возлюбленной очень изменилось. Полина, впрочем, не придавала этому замужеству значения, гораздо больше ей, как красивой девушке, хотелось сохранить полную свободу. Не отец мой ей нравился, а его литературная слава, и особенно успех его у студентов. Как только Достоевский вышел из моды, Полина поспешила его оставить. Отец тогда начинал печатать «Раскольникова». Как всегда, уже с первых глав критики обрушились на эту вещь и взапуски ругали его. Один объявил публике, что Достоевский в лице Раскольникова оскорбляет студентов. Эта глупость, как, впрочем, все глупости, пользовалась громадным успехом в Петербурге. Студенты, только что восхищавшиеся Достоевским, как один, отвернулись от него. Когда Полина увидела, что отец мой вышел из моды, она перестала им интересоваться. Она заявила Достоевскому, что не может простить ему преступления против русских студентов, этой святыни в ее глазах, и порвала с ним. Отец не пытался ее удерживать; у него давно уже не осталось иллюзий в отношении этого легкомысленного создания.
Достоевская Л. Ф.
Достоевский в изображении своей дочери. С. 90–91.
Петербург, 4 февраля 1866 г
.Ф. М. Достоевский
– А. П. Сусловой (несохранившееся письмо).
Петербург, 2 марта 1866 г
.А. П. Суслова
– Ф. М. Достоевскому (несохранившееся письмо).Глава восьмая. В поисках настоящего дела (1866–1872)
Мечты о полезной деятельности, надежды на осмысленную жизнь в России – хотя бы и в роли сельской учительницы – с самого начала были поставлены под угрозу. Если заграница всего лишь опостылела Аполлинарии, то Россия оказалась для нее опасна.
С первого же дня возвращения на родину она попала, вместе с братом Василием, как нигилистка под полицейский надзор; и, конечно, никак не могла предвидеть, что ее сугубо личные переезды из Иванова от матери в Лебедянь к брату драматически совпадут с грозными событиями государственного масштаба.
4 апреля у Летнего сада в Петербурге стрелял в российского императора Александра II Дмитрий Каракозов. В течение апреля – августа велось дознание, и уже в июне отголоски выстрела были услышаны в тамбовской глуши: к брату и сестре Сусловым нагрянула полиция с предписанием из Петербурга произвести обыск. У нее отняли все бумаги, тетради с адресами знакомых и все письма. 10 июня она спешно уехала из Лебедяни в Иваново, начав хлопоты по возвращению отобранных бумаг.
Самым обидным, наверное, была для нее не потеря рукописей и дорогих ей писем. Если бы она была уверена, что пострадала за убеждения, все было бы проще. Но прежних убеждений не было. Ее шестидесятнический нигилизм, значительно смягчившийся за границей, в России вскоре обернулся почти полной своей противоположностью. В сентябре 1866 года Дмитрий Каракозов был повешен, а в декабре она писала графине Салиас: «Эти господа, оставшиеся на свободе нигилисты, лгут и сочиняют факты довольно бесцеремонно, и все сходит с рук».