Аполлинария Суслова

Добрейшая, очаровательнейшая Графиня,

Я только что встала после болезни и сажусь отвечать на Ваше милое письмо, которое уж так давно я получила. Меня Ваше письмо ужасно взволновало, давно я не чувствовала так глубоко и так полно. Я была огорчена за Вас и в то же время радовалась, читая строки, написанные Вашей рукой, радовалась, что существуют еще умные и честные люди, понимающие наше положение, наше тупоумие и бесчестие. Кажется, только один честный голос и был в литературе в последнее время – Ваш голос, теперь и его не будет[200]; право силы, большинства победно вытеснило все благородное, мыслящее, впрочем, его было так мало. Эти господа, оставшиеся на свободе нигилисты, лгут и сочиняют факты довольно бесцеремонно, и все сходит с рук. До чего изменились понятия! Даже слова, слова потеряли прежний смысл. Теперь если новейшему писателю придется, комментируя другого писателя, Белинского или Гоголя, выписать слово эгоизм или что другое в этом роде, он на целой странице объясняет значение этого слова. Вы этого не делали, Графиня, в Ваших статьях, Вы не говорили: буки-аз-ба, 2 раза повторенное, будет: баба. В Петербурге мне приходилось Вас объяснять; говорят мне: Евгения Тур аристократка, ее читать нельзя, она говорит, что образованная барышня не может выйти замуж за кучера. – Да, конечно, нет. – И повторяю все, что было Вами сказано когда-то по этому поводу (статьи я не читала). Вот мнение Евгении Тур. Молодцы соглашаются, но говорят: «У Вас-то так, это понятно, но все-таки, а Евгения Тур, кажется, совсем иначе это толкует».

Вы знаете, Графиня, теперь «Современник» уж отсталый журнал, нигилисты говорят, что он идеальничает… Нигилисты читают «Русское слово», а больше ничего не читают, ибо всего «не перечитаешь». Я не читала русских журналов, кроме газет, особенно «Русского слова» не думала читать, потому что слышала о его безобразии в Петербурге от умеренных нигилистов, которые еще держатся «Современника». Но, видя его необыкновенный успех и спрашивая суждения его поклонников, решилась посмотреть, что за журнал, и увидела очень скоро. Ах, Графиня, что это за безобразие! Попадается ли Вам когда-нибудь «Русское слово»? Прочтите для курьезу. Ведь четырнадцатилетние гимназисты разве могут так рассуждать, как там рассуждают о Пушкине и Белинском? Они презирают эстетику и эстетиков за то, должно быть, что Шекспир и Гете (как меня уверял мой знакомый) признают черта, а Пушкин говорит, что солнце всходит. Я только того и жду, что не сегодня, так завтра Писарев, популяризируя науку, будет уверять, что земля ходит вокруг солнца, и я думаю, что он будет выдавать это за свое открытие. Тогда уж нельзя будет сказать: солнце село, под страхом прослыть неучами, поддерживающими в народе суеверие. Скоро будут писать комментарии на такие выражения, как: солнце село, и это будет очень полезная пропаганда для российского прогресса, ибо еще до сих пор нигде в Европе, несмотря на успехи естественных наук, несмотря на революции, несмотря на то, что девятнадцатое столетие почти в исходе, нигде не запрещено говорить и даже писать: солнце село. Вы представьте себе нашу блестящую будущность, когда все мужики, и бабы, и ребятишки будут знать, что земля ходит вокруг солнца.

Недавно я беру читать в «Русском слове» статью «Европейские авторитеты» и что же нахожу в ней? Трактат Писарева о «свободном зарождении»[201]. Такой-то ученый, в таком-то году, в таком-то городе взял скляночку, припаял трубочку, положил жидкость и получил – то-то. Другой ученый, в другом году, в другом городе сделал то же и получил другое… После долгих споров ничего не решили; один думает так, другой иначе, но никто ничего не знает. Не правда ли, как много?.. И как полезно для читателя? (Предполагается, что учащиеся журнальных статей читать не будут.) Зато без суеверия и предрассудков. Уж правда, что без предрассудков.

Графиня, ведь это жалкие, несчастные люди, обиженные Богом. Но что такое публика? Умеренные люди (учителя, воспитатели юношества). Говорят, что они не будут читать каких-нибудь глупых классиков. Я слышала недавно, как один господин, учитель (при детях, при матери) уверял, что всякий человек учится для денег. Когда я сказала, что человек должен учиться и развиваться, чтоб быть человеком, понимать прекрасное, по крайней мере не бить свою жену и своих детей, мне ответили, что, верно, я никогда не была голодна, потому что идеализирую. Значит, если можно воровать деньги, тогда учиться уж не надо? Спросила я. Нет, воровать нельзя, потому что не полезно. Т. е. не полезно потому воровать, что существует палка. Значит, нам палка нужна. Значит, нужно Бога благодарить, что существуют полиция, солдаты и палки в страшном количестве.

Я, может быть, утомляю Вас, Графиня, такими рассказами, что делать хорошего ничего нет, отдохнуть не на чем.