Аполлинария Суслова

Мечта о новой жизни все больше связывалась с мыслью о женитьбе и семье. «Раз Ф. М. сказал мне», – вспоминала Анна Григорьевна, «что он стоит на рубеже, что ему предстоят три решения: или он поедет на Восток, в Константинополь и Иерусалим, и, может быть, там останется, или он женится, или поедет на рулетку и сделается игроком. Разрешение этих вопросов его очень заботит, и он спрашивает, что для него будет лучше. Я ответила, что если ему придется сделать выбор между этими тремя решениями, то лучше выбрать женитьбу. «А вы думаете, я могу жениться? Пожалуй, вы думаете, что за меня никто не пойдет. Но кого же мне выбрать: умную или добрую?» – «Конечно, умную», – отвечала я. «Нет, уж если выбирать, то возьму добрую, чтоб любила и жалела меня», – сказал Ф. М.

Вопрос личный был решен. Выбрана была добрая. Впрочем, умную выбирать не приходилось – она сама не захотела «этого необходимого дешевого счастья». Да и дать его она не могла, ибо соединение двух столь хаотичных в основе своей натур, как Суслова и Достоевский, неизбежно вело к катастрофе. Но, чтобы начать новую жизнь, надо было отделаться от прошлого, творчески осмыслить и тем преодолеть его. Таким творческим преодолением и был «Игрок».

«Как можно играть дотла, путешествуя с тем, кого любишь?» Ответ на этот вопрос теперь был дан. Страсть любви вызвала к жизни страсть игры. Хаос рождает хаос. Безумная идея одним оборотом колеса, без внутреннего преображения, овладеть счастьем, – ведет к катастрофе. Игрок погружается навсегда в эту стихию хаоса, ибо не может осмыслить происшедшего. Достоевский находит выход, преодолевая прошлое в своем творчестве. Но наследие этого прошлого осталось. Он не раз еще пытал счастье – и снова и снова играл дотла. Жуткие подробности этого погружения в стихию страсти мы находим в дневнике А. Г. Достоевской за 1867 г. Чем объяснить эту страсть Достоевского? Не тем ли, что слишком дороги были воспоминания прошлого? «Точно уж так дорог мне этот безобразный сон и все оставшиеся по нем впечатления, что я даже боюсь дотронуться до него чем-нибудь новым, чтоб он не разлетелся в дым? Дорого мне это все так, что ли?» – спрашивает себя игрок после крушения, и сам же себе отвечает: «Да, конечно, дорого; может, и через сорок лет вспоминать буду».

Дорог был и Достоевскому «безобразный сон», и приобщением к испытанному хаосу игры он воскрешал в себе мучительные, но в мучительности дорогие воспоминания о недавнем прошлом.

Бем А. Л. «Игрок» Достоевского (В свете новых биографических данных). С. 379–392.

Полиной Н. завершился период эротической страсти в жизни Достоевского, длившийся в общей сложности только около десяти лет, с 33 до 43-летнего возраста. Африканская любовь Марии Дмитриевны и в некотором роде восточная страсть Полины Н. не оставили у моего отца приятных воспоминаний.

Достоевская Л. Ф. Достоевский в изображении своей дочери. С. 92.

Что с возу упало, то пропало.

Io non so ben ridir com’io v’entrai,
tant’era pieno di sonno a quell punto
che la verace via abbandonai[233]

.

Чувство овладевает всем человеком, оно ревниво делится частью даже жизни.

(Из частного письма)

Три эпиграфа к повести А. П. Сусловой «Чужие и свои», помещенные на внутренней стороне обложки и титульном листе черновой тетради // РГАЛИ. Ф. 1627. Оп. 1. Д. 2.

ЧУЖИЕ И СВОИ[234]

Быстро летел поезд железной дороги между Москвой и Петербургом, то и дело менялись станции, менялись пассажиры, а Лосницкому все казалось, что едут очень медленно. Устал он от дороги, да и мудрено ли после пяти недель беспрерывного путешествия, то в почтовом дилижансе, то на пароходе и, наконец, по железной дороге. Лосницкий нигде не хотел остановиться на пути. Он скакал, как будто спасаясь от погони, от злой тоски, которая преследовала и гнала его по этой дороге. Думал он на неделю остановиться в Москве, но страшно стеснилось его сердце при виде родного города, тех улиц и домов, между которыми он когда-то ходил свободным и страстным юношей, полным смелых замыслов и ожиданий. Он проехал прямо в гостиницу и не выходил из нее до тех пор, пока не настал час, в который должен был отправиться первый поезд в Петербург. Угрюмо и как-то робко выглядывал он из окна кареты при переезде с одного конца города на другой, между тем как сердце тоскливо ныло и чувства сомнения и ропота теснили душу.