Читаем Аполлинария Суслова полностью

С Суслихой я 1-й раз встретился в доме моей ученицы Ал. Мих. Щегловой (мне 17, Щегловой 20–23, Сусл. 37): вся в черном, без воротничков и рукавчиков (траур по брате[240]), со «следами былой» (замечательной) красоты – она была «русская легитимистка», ждавшая торжества Бурбонов во Франции (там она оставила лучших своих друзей – в России у нее не было никого), а в России любила только аристократическое, «традиции» и трон. Я же был социалистишко… И… потянулся, весь потянулся к «осколку разбитой фарфоровой вазы» среди мещанства учителишек (брат учитель) и вообще «нашего быта». Острым взглядом «опытной кокетки» она поняла, что «ушибла» меня, – говорила холодно, спокойно. И, словом, вся – «Екатерина Медичи». На Катьку Медичи она в самом деле б[ыла] похожа. Равнодушно бы она совершила преступление, убивала бы – слишком равнодушно, «стреляла бы гугенотов из окна» в Варфоломеевскую ночь – прямо с азартом. Говоря проще, Суслиха действительно была великолепна, и я знаю, что люди (одна – друг-жидовка, Гаркави урожденная, Анна Осиповна, лет на 15–20 старше ее) были «совершенно покорены», пленены. Еще такой русской – я не видал. Она была по стилю души совершенно не русская[241], а если русская – то раскольница, «поморского согласия» или еще лучше – «хлыстовская богородица».

Умна она была средне; не выдающееся; но все заливал стиль. Младшая сестра (известный врач-ученый Суслова) умоляла ее помириться; но она (зависть) при всяком ее въезде в дом родителей – вылезала с подушкой и одеялом из окна в сад, прокрадывалась на улицу и уходила ночевать к знакомым. И сестра (врач), видя, что она выгоняет старшую сестру из дому, мало-помалу перестала ездить к родителям.

Родители – чудные: старик-отец – весь «добро», мать – «мудрая». Я их любил, очень. С сестрой познакомился у умирающей тещи.

С Достоевским она «жила».

– Почему же вы разошлись, А[поллинария] Прок[офьевна]? (я).

– Потому что он не хотел развестись с своей женой чахоточной, «так как она умирает» (в Ташкенте).

– Так ведь она умирала? (я).

– Да. Умирала. Через ½ года умерла. Но я уже его разлюбила.

– Почему «разлюбили»? (я).

– П[отому] ч[то] он не хотел развестись.

Молчу.

– Я же ему отдалась любя, не спрашивая, не рассчитывая. И он должен был так же поступить. Он не поступил, и я его кинула.

Это ее стиль. Разговор этот у меня с нею был и почти буквален. Тезисы, во всяком случае, эти самые.

Мы с нею «сошлись» тоже до брака. Обнимались, целовались, – она меня впускала в окно (1-й этаж) летом и раз прошептала:

– Обними меня без тряпок.

Т[о] е[сть] тело, под платьем.

Обниматься, собственно дотрагиваться до себя – она безумно любила. Совокупляться – почти не любила, семя – презирала («грязь твоя»), детей что не имела – была очень рада. («Куда бы я пошла с детьми, когда муж такой мерзавец и ничтожество».)

В. В. Розанов – А. С. Глинке-Волжскому // Жизнь Василия Васильевича Розанова «как она есть» // Москва. 1992. № 1. С. 113–114.


Я остановился в номерах Бубнова. Скверная улица, названия сейчас не помню, в Нижнем. Какая-то безостановочная езда ломовиков с полосами железа, самая для меня несносная. Только задумаешься о причинах германской реформации или об источниках шекспировского творчества, а эти проклятые полосы: лязг-лязг-лязг, безостановочно, час, два часа: не знаешь, куда голову деть! И все было скверно на улице: съестные лавки, бабы, мальчишки и эта растворенная дождем мельчайшая, тончайшая грязь, которая, как черные сливки, расступалась под калошами. Но всего сквернее было мое настроение души.

Я был виновен, и нехорошо виновен. В Нижний я приехал, взяв недельный отпуск из университета, и только и хорошего было в моей поездке, что экстренно и инкогнито. Нужно заметить, что как в гимназии, так и в университете, вплоть до самостоятельной семейной жизни, я прожил, что называется, как у Христа за пазухой. Не то чтобы там богатство, нет! Скорей даже бедность или «так себе», крайнее «так себе» в денежном отношении. Но я был абсолютно отделен от забот о себе, кроме одних учебных или заботы нанять квартиру и перетащить свои учебники, добрыми заботами старшего брата, который с раннего детства был мне вместо отца. Отсутствие забот, опасности, вообще всего тревожного и очень трудного, и сделало то, что и в университете я, собственно, был тем же гимназистом, т. е. робким, застенчивым, нелюдимым и крайним фантазером. Всю свою жизнь я был так же неподвижен снаружи, как подвижен внутри. Брат и его семья жили в Нижнем, и вот занимательного в моей поездке и было то, что я приехал в Нижний инкогнито, и главным моим страхом было, чтобы как-нибудь не попасться кому-нибудь на глаза и чтобы это не дошло до брата. Ибо я приехал по делам любви.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Книга рассказывает о жизни и деятельности ее автора в космонавтике, о многих событиях, с которыми он, его товарищи и коллеги оказались связанными.В. С. Сыромятников — известный в мире конструктор механизмов и инженерных систем для космических аппаратов. Начал работать в КБ С. П. Королева, основоположника практической космонавтики, за полтора года до запуска первого спутника. Принимал активное участие во многих отечественных и международных проектах. Личный опыт и взаимодействие с главными героями описываемых событий, а также профессиональное знакомство с опубликованными и неопубликованными материалами дали ему возможность на документальной основе и в то же время нестандартно и эмоционально рассказать о развитии отечественной космонавтики и американской астронавтики с первых практических шагов до последнего времени.Часть 1 охватывает два первых десятилетия освоения космоса, от середины 50–х до 1975 года.Книга иллюстрирована фотографиями из коллекции автора и других частных коллекций.Для широких кругов читателей.

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
100 знаменитых евреев
100 знаменитых евреев

Нет ни одной области человеческой деятельности, в которой бы евреи не проявили своих талантов. Еврейский народ подарил миру немало гениальных личностей: религиозных деятелей и мыслителей (Иисус Христос, пророк Моисей, Борух Спиноза), ученых (Альберт Эйнштейн, Лев Ландау, Густав Герц), музыкантов (Джордж Гершвин, Бенни Гудмен, Давид Ойстрах), поэтов и писателей (Айзек Азимов, Исаак Бабель, Иосиф Бродский, Шолом-Алейхем), актеров (Чарли Чаплин, Сара Бернар, Соломон Михоэлс)… А еще государственных деятелей, медиков, бизнесменов, спортсменов. Их имена знакомы каждому, но далеко не все знают, каким нелегким, тернистым путем шли они к своей цели, какой ценой достигали успеха. Недаром великий Гейне как-то заметил: «Подвиги евреев столь же мало известны миру, как их подлинное существо. Люди думают, что знают их, потому что видели их бороды, но ничего больше им не открылось, и, как в Средние века, евреи и в новое время остаются бродячей тайной». На страницах этой книги мы попробуем хотя бы слегка приоткрыть эту тайну…

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Ирина Анатольевна Рудычева , Татьяна Васильевна Иовлева

Биографии и Мемуары / Документальное