Прошлое казалось некой картиной,на которой шевелились женские телалепеча, вздыхая, вздрагивая,исходя бисерным смехом,разворачивающимся как небосвод объятием.Мрак забирал женщин квадратомто загустевшей, то зализанной крови,просвечивающей сквозь стекловидный лак.VПыльная улица, на которой все больше мертвых.Закат обожает пылинки — плавает на невесомых лодочках,ходит на ресничных ходулях.Ока течет лимфатической водойи трупным мазутом барж.Запах табаков трубит в белорозовые дудочки,и цепи ржавеют и пантоны качаются.Отец прыгает коньком по квадратикам.Я смотрю в его газету из нарисованных слов.Он-то разбирается в этих муравьях, в чешуе дракона.VIСтранно, но жизнь как-то не запомнилась,как зрители в маленькой киношке «Прогресс»на Советской улице,когда приходишь в заполненный зал —видишь лица, встречавшиеся в переулках, трамваях;тушат свет и еще пустой экранждет мешанины зрелища,а эти мерцающие овалы, обращенные к нему,скопом стоят в твоих глазах подсолнухами Ван-Гога,но ты не помнишь ни одного.
янв. 91
x x x
Мир на оси повернулсягрозные лопнули царствакровь наполняет пределы земельи ей некуда вытечьтонкими стали границылюди свободы хотяти свободу беруткак потом страшно им жить на свободе —воздух другой и земля их иная
янв 90
x x x
там скоро солнце будет по талонами лето по талонам три часана душу населения в июле.Товарищ Генеральный Секретарьвойдет в народ, как новая болезнь,лечение которой неизвестно.Из языка исчезнут падежи,но населенье сможет изъяснятьсяиспользованьем феньки воровской,посредством нескольких инфинитивов,камаринско-татарским переплясом,весьма двусмысленной системой жестов,включающей свободное сопеньес крещеньем лба и живота.Печать продолжит, видимо, бурлить,способствуя успеху новых трюковминистра иностранных делна внешнеполитической арене.Название страны, предполагаю,исчезнет с карты, и она самаизображаться будет как плитакладбищенская, с трещинок рисунком,с которой мудрый исторический процессстирает постепенно письмена.