Апология

x x x Как павильоны осени печальны, как мало листьев в небе уцелело, дома проходят как кортеж прощальный, лежат мосты в воде оцепенелой -

и мерзнущими узкими плечами в пустом трамвае пожимает некто, плывущий с уходящими вещами на запад по сужению проспекта.

Ему перебирают светофоры созвездия свои, несут витрины рубашки, парфюмерные наборы, и вывески читают магазины,

ему еще стихи читают стыки железных рельс, трамвайные колеса вращают опрокинутые лики фасадов, в лужи погруженных косо.

Ему приносят черные ограды прозрачных парков воробьев на пиках, как примеряющие в ателье наряды деревья руки поднимают пылко,

ему афиши машут на прощанье залатанным платком в широких буквах и лицах синих -- в каждом обещанье прекрасных снов и слов и сладких звуков.

Ему несет дневное освещенье свой легкий мир подробный и знобящий, сиротским холодком освобожденья его запоминающий и длящий... 27авг.93

* Н А Б Л Ю Д Е Н И Е В О Д Ы *

I

... и улица у розовых холмов, впитавших травами цвета заката и ржавой жестью маленьких домов, все слушающих пение наяды в колодах обомшелых, там вода прозрачней, чем вода, и ломозуба, а если тронуть пальцами -- звезда всплывает синей бабочкой из сруба и вспархивает в небо без труда. Шуршание песка и пахнет грубо застывший сгустками на шпалах жир, на насыпи цветы с цыганских юбок, и -- вязкая, как под ножом инжир -стоит Ока вполгоризонта, скупо, вспотевшим зеркалом скорей скрывая мир, чем отражая. Свет идет на убыль в голубизну глубоких звездных дыр.

II

Построенный столетие тому и брошенный теперь на разрушенье вокзал, уже не знаю почему, похож скорее на изображенье свое, чем на ненужный нашим дням приют толпы, сновавшей беспрестанно, и паровозов тупиковый храм, удобно совместивший ресторана колонны с помещением "для дамъ", несущим пиктограммы хулигана.

Весь этот некогда живой цветник густой цивилизации транзитной, что к услажденью публики возник, поник, увы, главой своей в обидной оставленности, так страницы книг желтеют и ломаются от пальцев листающих их хрупкие поля, неважны напечатанные в них слова, упреки, выводы страдальцев, их еженощно пожирает тля забвения, и бедные предметы не могут избежать ужасной меты. Так и вокзал, он в несколько слоев обит доской рассохшейся, фанерой, лишь кирпичами выложенных слов, как постулатами забытой веры, он утверждал углы своих основ.

III

Я видел город справа от себя: все эти черточки, коробочки, ворсинки, все знаки препинания его реестра, неподвижные росинки сверкали окон, дыбились рябя, и зыбились один на одного районы: тут -- Канавино, там -- Шпальный, Гордеевка, а там -- другой вокзал, чуть высунутый изо всей картинки, счастливее, чем этот мой печальный, и плыли облака, из зала в зал идут так экскурсанты -- в некий дальний и лучший изо всех. Я не скучал, разглядывая мелкие детали, мазки, перемежающий их шрифт,

указки труб торчали и считали дома на улицах. Теснящийся наплыв лишенной куполов архитектуры -промоины, овраги, перебив мелодий каменных синкопами, стокатто, густописанием разросшейся листвы зеленых опухолей "имени Марата" и гуще -- "Первомая", где ни львы, ни нимфы мраморные прыгают в аллеях, а монстров гипсовых толпища прет, и дальше -- город крышами мелея, дырея, распадается, ползет по Волге вверх к полям, что зеленея и бронзовея держат небосвод.

IV

Меж мной и дивной этой панорамой, чуть воду выгнув тянется Ока, не проливаясь из песчаной рамы, а Волга, что сутулится слегка, исходит справа -- под мостом пролазит, и кротко отражает облака, стремясь к слиянью -- поясняю: к счастью. В тени моста, лиловая слегка, она похожа на провал опасный и странно от небес отрешена, она уводит вглубь воды неясной, и, кажется, сама отражена таящейся в ней непроглядной мутью, в которой булькнув, стенькина княжна прохладных рыб кормила белой грудью и ракам верная была жена, в то время как Степан своей дружине какой он друг-товарищ доказал, по каковой возвышенной причине его народ любил и воспевал как молодца, но все же и кручине показывает в песне путь слеза по шемаханской пленнице-дивчине.

V