Апостол свободы

Далее особая комиссия перечисляет статьи закона, по которым находит Левского виновным: побуждение к вооруженному мятежу против государства; участие в преступной деятельности в качестве главаря; распространение поджигательской литературы; убийство в ходе совершения другого преступления. Комиссия предлагает «приговорить вышепоименованного дьякона Левского к смертной казни через повешение» и просит Совет Министров утвердить ее приговор. Протокол был отослан в Константинополь 14 января.

Казнь Общего откладывали, чтобы он мог дать показания против Левского. 10 января, т. е. через день после очной ставки на суде, за два часа до рассвета его повели на виселицу. В тюрьму ему носили еду с кухни самого Мизхар-паши, а в ночь перед казнью дали только хлеба, лука и соли, чего он есть не стал. Перед смертью он сказал: «Эх, обманули меня!» и храбро шагнул ей навстречу, опрокинув бочку, на которой стоял.

Общий умер храбро, но судьба его трагична. Изо всех, кого убили турки, у него одного нет ни памятника, ни даты, которую отмечали бы потомки. Его имя известно каждому болгарину, но его никогда не вызывают на торжественных перекличках памяти героев, павших за свободу своей родины. Ни сподвижничество с великим Гарибальди, ни смерть на турецкой виселице не могут искупить его вины за смерть Левского.

Глава шестая

И раз пришла зима, весна уж недалеко

Шелли

Нет могилы казненных за свободу,

но зреет семя свободы,

чтобы дать в свою очередь семя

Уолт Уитмен

Конец Левского также был близок, но страдания его еще не кончились.

Суд завершился. Дни лихорадочного напряжения, планов и контр-планов, когда каждая минута требует высшего духовного и умственного напряжения, внезапно сменились полным бездействием, безграничной пустотой, в которой можно было только есть, спать и ждать смерти. Каждое утро он просыпался в тягостном предвидении, что этот день может оказаться его последним днем, и даже если это не так, надеяться на помилование нечего. У него оставалось так мало времени, и все же время тянулось бесконечно долго, пусто и бесцельно. Его держали в одиночке, он не мог видеться с соотечественниками, не мог послать весточку комитетам. Он больше ничем не мог помочь организации. Ему оставалось только терпеливо ждать конца, не теряя отваги и достоинства.

В этом состоянии пустоты, смерти заживо он провел четыре недели. Султан подписал ферман с утверждением приговора 22 января, но выполнен он был лишь 6 февраля 1873 года (19 февраля по новому стилю). Не существует ни документов, ни воспоминаний, которые рассказали бы об этих последних неделях Левского. В худшем случае они должны были быть непрерывным кошмаром, в котором смерть представлялась узнику желанным избавлением. В лучшем случае они были днями безнадежного ожидания, унылого и монотонного, сменявшегося минутами душевного подъема, когда вера в будущее вспыхивала вновь и огнем пробегала по жилам. Наверное, он снова и снова перебирал в памяти пройденный путь; снова и снова рассматривал и пересматривал все, что сделал. Прав ли он был в своем выборе? И стоило ли того дело? И отвечал самому себе: да, он был прав. Да, дело тысячекратно стоило всех жертв. Его совесть абсолютно чиста, и он ни о чем не жалеет — ни о чем!

Незадолго до казни к нему привели болгарского священника, чтобы тот исповедал узника и причастил его.

— Покайся в своих грехах, сын мой, — сказал ему священник.

— Я сказал о них комиссии султана, так что тебе могу и не говорить, — был ответ. — Перед господом и свободой я не согрешил, а перед пашами, чорбаджиями и попами у меня прегрешений очень и очень много, но пусть они останутся неотпущенными… Об одном прошу, если кто спросит о дьяконе Левском, скажи, что он, дьякон, погиб за свободу Болгарии[262].

Вот что рассказывают современники о разговоре Левского со священником. Передают и его исповедь, несколько в других словах, но по сути она звучит точно так же:

— Отче, я тебе ничего не скажу, ибо никого не убил и не ограбил для личной пользы. Если служение народу — грех, тогда я не хочу отпущения и от бога[263].

Левский намеренно и обдуманно отверг раскаяние. В этом настроении он и встретил смерть 6 (19) февраля. Процессия полицейских и солдат, возглавляемая официальными лицами, сопровождала его в недолгом пути от казармы к месту казни. Было раннее утро, но на улицах толпились турки и цыгане, взрослые и дети; все они спешили в одном направлении, заглушая своими криками бой барабанов и завывание зурны. Процессия миновала полуразрушенную церковь св. Софии и остановилась на восточной окраине города; здесь кончались дома и открывалась покрытая снегом равнина, на которой кое-где виднелись кусты терновника и могильные плиты. На снежной белизне чернела виселица — два столба с перекладиной, будто ворота, распахнутые настежь.