Может, никто до него так пристально не вглядывался в меня, не был со мной так нежен, так ребячлив, так патетичен:
В то воскресенье, когда вернулась Лавиния и мы с Олей узнали друг в друге детей, Диего по дороге в свою
– Уже через пятьдесят лет тотальная смерть исчезнет. Гуммаробот внешне не будет ничем отличаться от умершего и сможет продолжить жизнь с микрочипом его интеллекта. Вот если бы это могли сделать во время Джезуальдо или хотя бы в наше! Представляешь, сколько могло бы еще быть написано отличной музыки? Скоро желания, которые даже не совпадают с природой, будут гораздо доступней. А если бы у меня не было рук? Ведь я все равно хотел бы играть на гитаре, на фортепиано или на пандейро!
– Кстати, и твой дядя хочет быть не тем, кем родился.
Диего снова отвернулся к окну.
– Ну-ну. О’кей. Наверное. Я стараюсь это понять. Скоро любой человек сможет менять себя, как захочет, и это не будет так… так нелепо. Тогда мы сможем быть наполовину птицей, наполовину…
– Козлом или бараном? – подсказала я. Тупица. Так пока и не сумела найти тропинку к фантазиям подростка.
Диего из вежливости подтянул уголок рта вверх и объяснил мне, что люди уже чуть ли не завтра начнут использовать детали машин, чтобы стать сильнее в том, в чем им хочется. При желании они смогут смотреть одновременно в две противоположных стороны, как хамелеоны, или видеть за километр, как филины, у них будет по нескольку глаз, как у какого-нибудь паука, по множеству рук и даже чего угодно, и уже с рождения они будут хранить в памяти все языки и книги. Меня немного укачало на заднем сиденье автобуса, и он посетовал, что я вряд ли войду в список счастливчиков, отбираемых для жизни на Марсе, тогда как он еще, может, и успеет. – Пятьдесят лет ожидания не так уж и много, – и он с сожалением поглядел на меня.
Я не раз вспоминала этот разговор. Идея возможности получать советы от ушедших, которые продолжат писать стихи и философские трактаты, не занимая больше места своим телом, не умертвляя живое и не загрязняя воду фекалиями, могла быть плодотворной. С другой стороны, мне вспомнился Главк, мой бронзовый знакомый с фонтана
Возможность иметь дополнительные органы (по три ноги и головы, по сотне зубов) или даже несколько тел подтверждалась пока только после смерти святых людей, чьи останки никогда не заканчивались, а лишь умножались, разбредаясь по монастырям, так что получить подобный дар при жизни было бы здорово. Но вообще-то мне казалось, что я и так за последние недели смогла переварить все книги на свете, что в мои суставы уже вставлены какие-то машинки, которые делают их гибче и выносливее, что я уже сделалась ласточкой, выпью, ланью, кошкой, змеей и, конечно, бараном. Наверное, немного и свиньей, клопом, плотоядной черепахой, мышкой-норушкой, а также сиреной и наядой, водой и огнем. А что до Марса, то с Валом я слетала гораздо дальше. Он был одним из моих проводников в другие вселенные. Прекратить физическое существование после таких путешествий было уже не так и страшно.
Обычно он свистел под окном, и я спускалась открыть двери. Иногда он приезжал на машине, чаще – на перекладных, порой заявляясь со своим подрастающим ирландцем.