Аппендикс

Молчание было настолько долгим, что я успела дослушать весь бранный диалог, гулко доносившийся из многоквартирного двора-колодца, куда выходила сотня зажженных и темных окон. Наконец, унеся на всякий случай телефон с кухни и плотно закрыв двери, чуть сбиваясь, Марио рассказал, когда и во сколько приходят инкассаторы, чтобы заполнить сейф, как именно обычно сотрудники переносят деньги в мешках и складывают в несгораемый шкаф в подвале. В деталях он описал несколько сцен ограбления, которые произошли на его глазах, и также те, о которых ему довелось услышать от коллег. Кажется, мысль об ограблении банка не была ему совершенно чужда. В какой-то тайной коллекции, видимо, она у него хранилась, и, наверное, время от времени, задержавшись после работы, он разглядывал ее среди прочих искушений и эксцессов в перевернутую лупу. Сейчас эти гипотезы становились необходимой обменной валютой, и не задумываясь Марио со всей щедростью, описанной разве что в житиях, вытащил их наружу поделиться.

– Я уже снял со счета, что мог, еще занял у друга, так что сто тысяч есть. Если бы сразу продалась квартира моего отца… Но я ее сдаю, на поиски покупателя и бюрократию ушло бы месяца два, – подытожил он.

Неорганизованные движения нескольких маятников, биясь и танцуя, беснуясь и валяя дурака, превращались в конкретный рисунок или даже путь. Вот как, оказывается, становятся преступниками! – вкатило на всем пару в маленькую кухню откровение, и мы переглянулись. Возникшая два месяца назад траектория, представлявшаяся мне случайной, завивалась в стройный, но, по-видимому, все равно ничего не значащий узор. Такой можно порой заметить у какого-нибудь кочана капусты, в бородах древних вавилонян или у замысловатой снежинки. Мне вспомнилось, как в больнице с помощью ножниц, проделывающих дырочки и линии в сложенной бумаге, мы мастерили снежинки ослепительной геометрической красоты, налепляя их потом мылом на стекла. Ночью, когда гасили свет, они сияли на черном фоне, пропуская через симметричные разрезы завороженность человечества необъяснимостью гармонии и числовой повторяемостью, закаляя нас в преддверии скорого праздника, к которому мы готовились в больничной бездомности, и подспудно репетируя наше будущее смятение перед зиянием космоса с его простой арифметикой и высшей математикой.

Отрезки разрозненных движений, встреч и сталкиваний внезапно привели нас троих к идее или даже к плану преступления. Впрочем, если говорить начистоту, по различным причинам никто из нас троих ограбление банка таковым не считал.

После ужина и опорожнения двух бутылок Терольдего мы поторопились попрощаться: Валу теперь стоило озаботиться поиском напарника. У него кто-то был уже на уме, но я предложила взглянуть еще раз на Рокко. Виделись они пока лишь мельком, в день следующий за чудом оздоровления Лавинии, когда мы перевезли к нему вещи Оли.

В Мальяне царила идиллия. Оля, блистая чистой шевелюрой, стояла у плиты, то и дело проверяя ладонью температуру духовки, из которой доносился запах печеных яблок и теста.

– Так-так-так, – проговорила она деловито. – Спешно – к Франческе Саверио Кабрини! Ну что ты, это тебе не какая-то пизда на палочке, это – настоящая святая, – возразила она мне. – Она помогала бедным эмигрантам и после смерти совершала множество чудес: люди неожиданно находили деньги, жестоковыйные начальники склонялись перед просьбами слабых.

Рокко сидел перед телевизором рядом с алтарем, в котором стояли веточки остролиста, и вдыхал из штакета. Пахло подзаборкой. Чистота комнаты поражала, как какая-то умелая, но бездушная подделка. Порывшись в сумках, Оля полистала блокнотик и возликовала:

– Удача! Двадцать второго декабря – как раз день ее памяти! В церкви Спасителя покоится ее честная глава, я знаю это местечко, там часто бывают паломники с островов Зеленого Мыса. Несколько раз мне там так подавали, что о-го-го, на две недели хватило.

Кажется, она совсем тут опупела с этим хряком. А он-то… Избавился от Лавинии – и давай, ни стыда ни совести.

– Ты можешь бирюлькаться со своими святыми сколько хочешь, но речь-то идет о жизни! Добро ты отказалась от научного мышления, но ведь это никакая не вера, это ж бесовство чистой воды, ну что ты городишь? Бог и святой не должны никому служить, это тебе не старик Хоттабыч! Не можешь помочь, так молчи. Ты же сама во все это не веришь!

– Попросить всегда стоит, – Оля покраснела. – А вот отрицание энергии просьбы как раз и ненаучно! Вера в то или иное – просто рычаг. Запомни, что сейчас идет создание новой религии. И она будет получше прежней. А то пошла марать моралью. Все-то она у нас знает, где тут вера, а где хера. Родничок тебе нужно сперва прочистить. Выпить хочешь?

Наш продажный город явно обладал даром высшей спекулятивности и подкармливал безумие не только Оли. И как же он был современен! Любая черточка обрастала тут своими комментариями, поборниками и сектантами, использовалась для временных нужд, нивелировалась, копировалась и выходила в астрал.