Апрель

— А вот сам Канчер сообщил нам, что он больше не считает вас своим товарищем. Он весьма сожалеет о своем знакомстве с вами. Вот, не угодно ли ознакомиться?

Котляревский придвинул бумаги к краю стола. Саша, не дотрагиваясь до них, прочитал несколько фраз и внутри стало пусто и холодно: да, это писал Канчер. Такие детали мог знать только он. Значит, Канчер выдает. Но при каких обстоятельствах арестовали самого Канчера? Брошены ли бомбы в царскую карету? Сейчас он заставит этого самовлюбленного прокурора сказать то, чего он говорить не должен.

Саша поднял голову, в упор посмотрел на Котляревского. Спросил четко, отрывисто:

— Царь жив?

Лютов и Котляревский поднялись почти одновременно. Сзади с шумом встали понятые.

— Благодаря мудрости господней и провидению монаршей судьбы, — постным голосом начал Котляревский, — драгоценная жизнь государя императора Александра Александровича находится в полной безопасности. Благодарю тебя, господи!

Прокурор и жандарм истово закрестились. Понятые клали после каждого знамения поясной поклон.

Значит, покушение не удалось. Организация раскрыта. Но кто арестован еще?

Лютов и Котляревский сели. Прокурор взглянул на арестованного и понял: совершена ошибка. Если раньше он, арестованный, мучился неизвестностью, то теперь он уже кое-что знает.

Досадуя на себя, что в порыве верноподданнических чувств допустил просчет, Котляревский пошел напролом.

— Вот бумага, перо и чернила. Пишите все о своем участии в заговоре.

— Мне не о чем писать, господин прокурор.

— Но вы же открылись своим вопросом, Ульянов. Глупо продолжать запираться.

— Я ни в чем не открывался.

— Не переоценивайте своих способностей. Вы все равно во всем сознаетесь. Я обещаю вам это.

— Спасибо.

— Не паясничайте, Ульянов. Я жду.

«Любыми средствами надо сделать так, чтобы меня отправили обратно в камеру, — лихорадочно думал Саша. — Если организация раскрыта, надо выработать линию поведения. Мне надо твердо знать степень их осведомленности. Мне нужно подготовить свою систему ответов, чтобы не только отвечать, но одновременно и узнавать. А на это требуется время. Хотя бы одна ночь…»

— Кто делал бомбы?

— Не знаю.

— Где взяли взрывчатку?

— Не знаю.

— Кто руководил организацией?

— Не знаю.

— Сколько было метальщиков?

— Не знаю.

Котляревский закрыл глаза. Открыл. Вынул платок. Вытер лоб.

— Вы будете, наконец, отвечать, Ульянов?

— Я уже сказал: мне нечего отвечать.

Прокурор посмотрел на Лютова. Жандарм пощипывал усы. Прищурился.

— Между прочим, ваш упорный отказ отвечать уже говорит нам о многом.

— Например?

— Например, о вашей далеко не последней роли в организации покушения.

— Ни о каком покушении мне ничего не известно.

— А вопросик? О здоровье государя? Который вы задали господину товарищу прокурора палаты?

— После его нелепых обвинений это был естественный вопрос.

— Не скромничайте, Ульянов. Мы имеем некоторый опыт в производстве дел, подобных вашему.

Саша молчал. «Может быть, я и в самом деле держу себя неверно? — думал он. — Нельзя все время отказываться. Надо что-то отвечать, сбивать их с толку. Но что?»

— Уж поверьте мне, Александр Ильич-,— продолжал доверительно Лютов, — из нашего сегодняшнего разговора я узнал гораздо больше, чем вы предполагаете. Уж поверьте вы мне.

Саша молчал.

— Вы будете весьма удивлены, когда я представлю вам доказательства верности моих слов.

Саша молчал.

— Многие наши клиенты, когда мы раскрываем перед ними свою лабораторию, горько сожалеют о своем поведении. Они-то думают, что нам ничего не известно о них, а мы, оказывается, прекрасно все знаем!

Лютов коротко и жизнерадостно хохотнул. Глядя на арестованного, он улыбался ему широко и открыто. Как лучшему другу.

— Имеете что-либо присовокупить к своим предыдущим показаниям?

Саша покачал головой.

— В таком случае, как прикажете объяснить в протоколе ваше нежелание отвечать?

Саша устало пожал плечами.

— Потрудитесь сами сформулировать причину своего отказа. Вот перо и бумага.

Подумав немного, Саша взял перо и написал: «На предложенные мне вопросы о виновности моей в замысле на жизнь государя императора я в настоящее время давать ответы не могу, потому что чувствую себя нездоровым и прошу отложить допрос до следующего дня».

Арестованного увели.

— Ну, фрукт, доложу я вам! — расстегнул верхнюю пуговицу сюртука Котляревский.

Ротмистр сделал знак Иванову и Хмелинскому: писари заученно встали, вышли в коридор.

— Лично я, — потрогал себя за усы Лютов, — доволен сегодняшним днем. Если вся эта компания хотя бы отдаленно напоминает Желябовскую «Народную волю» и если у них тоже есть свой Исполнительный Комитет, то Ульянов непременно член этого комитета.

— Вполне может быть, — согласился Котляревский.

— Нет, вы только вспомните, как он держался все эти четыре часа! Из него же так и прет воля, ум, выдержка. А ему только двадцать лет! Нет, с такими качествами он, естественно, не мог быть на второстепенных ролях. Он один из членов руководящего ядра. Непременно! Перед нами нить в самое сердце заговора, господин прокурор. Повторяю: я весьма доволен сегодняшним днем. Весьма!

3