Апрель

— Безусловно. — Котляревский придвинулся вперед, опустил голову и вдруг посмотрел на Сашу своими светлыми навыкате глазами как-то очень просяще, снизу вверх. — Скажите, Ульянов, а в чем же конкретно выражалось ваше участие в замысле на жизнь государя императора?

«Надо только не сбиваться с единой линии: повторять все то, что они дали прочитать мне вчера в показаниях Канчера. Говорить только о себе. Только о том, что знал Канчер».

— Мое участие в замысле на жизнь государя императора выразилось в следующем: в феврале этого года я приготовил некоторые части разрывных метательных снарядов, предназначавшихся для покушения…

— В феврале этого года? — вмешался Лютов.

— Да, в феврале.

— Не припоминаете точно, какого числа?

— Не припоминаю.

— Пользовались методом Кибальчича? Студень гремучей ртути, пироксилин, бертолетовка, сурьма, нитроглицерин?

«Ого, — подумал Саша, — а кот, оказывается, весьма осведомлен в делах химических».

— Нет, пользовался своим собственным методом.

— Каким же, позвольте полюбопытствовать?

— Азотная кислота и белый динамит.

— И много кладете белого динамиту, если не секрет?

— Секрет, господин ротмистр.

— С белым динамитом надо осторожнее, — озабоченно погладил усы Лютов, — Может сработать и до совершения акции.

«Специалист. Профессор. Вызывает на научную дискуссию. Вот смех-то».

— Мы несколько отвлеклись, — вступил в разговор Котляревский, — Вы, кажется, были намерены продолжить свои показания?

— Да, я хочу продолжить показания.

— Прошу вас.

— Кроме работы со взрывчаткой, я принимал участие в приготовлении свинцовых пуль, которыми были начинены снаряды. Я резал свинец и сгибал из него пули. Потом мне доставили два жестяных цилиндра…

— А стрихнинчик? — снова вмешался Лютов.

— Что стрихнинчик?

— Стрихнином пули вы набивали?

— Нет, к этому я отношения не имел.

— В свое время Желябовская группа очень широко стрихнин использовала.

— Я могу продолжать показания? — На этот раз уже Саша перебил Лютова.

— Да, да, безусловно. — Жандарм приложил руку к сердцу, наклонил голову. — Приношу извинения.

— Когда мне доставили два жестяных цилиндра, я наполнил их динамитом и пулями.

— Отравленными?

— Да, отравленными.

— Стрихнином?

— Да, стрихнином… Потом я сделал два картонных футляра, вложил в них снаряды и оклеил футляры сверху коленкором. После этого снаряды от меня унесли. Собственно говоря, этим и ограничилось мое участие в замысле на жизнь государя императора.

Котляревский вытянул шею («Лиса делает стойку», — отметил Саша), посмотрел через плечо сидевшего перед ним арестованного в сторону писарей, как бы спрашивая: все успели записать? И, получив удовлетворительный ответ, снова опустился на стул. («Сейчас лиса начнет мышковать, петлять, путать следы, вертеть хвостом…»)

— Скажите, Ульянов, — начал прокурор медленно, задумчиво, — а третий снаряд вы тоже коленкором обклеили?

— Ни о каком третьем снаряде я ничего не знаю.

— Но ведь всего было три снаряда?

— Не знаю. Уже чего не знаю, того не знаю, — улыбнулся Саша.

— Три, три, — сделал уверенный жест рукой Лютов. — У Генералова — раз, у Андреюшкина — два, у Осипанова — три.

— Разве только три? — повернулся Котляревский к ротмистру. — А у этих — у Канчера, Горкуна, Волохова — ничего не было?

— По-моему, три, — наморщив лоб, обозначил напряжение памяти Лютов. — Впрочем… Александр Ильич, ведь только три снаряда у вас было, я не ошибаюсь? Или было там, кажется, что-то еще, а?

Прокурор сидел за столом, напряженно изогнувшись. В светлых выпуклых глазах поблескивала почти болезненная сосредоточенность. Рыжеватые волосы, нарушив пробор, бывший безукоризненным в начале допроса, вроде бы даже шевелились на голове своего хозяина. Жандарм, наоборот, был весь воплощение уверенности и спокойствия: грудь осанисто развернута, плечи отведены назад, в розовощеком взгляде отеческое благодушие, океан доброты, кротость, приглашение к разговору исключительно по душам.

«Комедианты, — подумал Саша, — дешевые комедианты. Неужели на такие же простейшие крючки попались Горкун и Канчер?»

— Я уже сообщил, — сказал он вслух, — что принимал участие в изготовлении только двух снарядов. Ни о каких других средствах нападения на царя мне ничего не известно.

— Позвольте, Ульянов, — скороговоркой зачастил Котляревский, — но ведь вы же знали лиц, которые должны были совершить покушение, то есть бросать снаряды?

— Да, знал.

— Сколько их было?

— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос.

— Но мы-то знаем, сколько их было! — неожиданно закричал пронзительным голосом прокурор. — Их было трое! Значит, и снарядов было три!

— Если вы все знаете, тогда нелепо продолжать эту комедию вопросов, на которые у вас уже имеются ответы.

— Вы должны сказать, кто изготовил третий снаряд?

«Хотите использовать мой ответ при допросе других товарищей? Нет, от меня вы не добьетесь того, чего я не захочу сказать сам. Напрасная затея».

Он вдруг обозлился на Котляревского. Тупица. Посредственность. Ничтожество. Не может отличить, кто ловится на его примитивные штучки, а кто и нет…

— Кто доставил к вам на квартиру азотную кислоту и белый динамит? — снова начал прокурор.