Апрель

Семь шагов от окна до дверей. Семь шагов от дверей до окна.

Семь шагов от окна до дверей.

Семь шагов от дверей до окна.

Итак, что известно? Прежде всего — царь жив. Значит, главная цель, ради которой были предприняты все усилия, не достигнута.

Второе. Боевая группа (и сигнальщики и метальщики) арестована полностью. Динамитные снаряды отобраны. Следовательно, повторить покушение невозможно.

Семь шагов от окна до дверей. И обратно.

Семь шагов от дверей до окна. И обратно.

Если смотреть правде в глаза — это разгром. Полный. Организация уничтожена. Восстановить снаряды нельзя. Нет взрывчатых материалов. И некому их приготовить.

Канчер выдает. Да, это была ошибка — привлечь к делу Канчера. Прав был Андреюшкин: по своим волевым и психологическим данным ни Горкун, ни Канчер были не способны принять участие в покушении на царя.

Семь шагов от окна до дверей.

Семь шагов от дверей до окна.

Что знает Канчер?.. Вильно. Азотная кислота. Я сам встречал Канчера на вокзале, когда он привез из Вильно чемодан с азотной кислотой. Значит, можно предположить, что адреса в Вильно Канчер уже назвал.

Дальше. Канчер знает, что я снаряжал бомбы. Он знает также, что я печатал программу террористической фракции. Он был на последнем собрании боевой группы, устроенном по моей инициативе. Все это, очевидно, уже есть в письменных показаниях Канчера.

Семь шагов от окна до дверей. И обратно.

Какие фамилии знал Канчер? Он уже подтвердил состав сигнальщиков — сам Канчер, Горкун, Волохов. И метальщиков — Осипанов, Андреюшкин, Генералов. Наверняка выдал всех виленских товарищей. Назовет (если уже не назвал) Шевырева, Лукашевича, Говорухина. Впрочем, он их уже назвал — ведь Котляревский спрашивал вчера на допросе о Шевыреве и Говорухине.

Кто еще может выдавать? Метальщики исключены. Ни Генералов, ни Андреюшкин не скажут ни слова. В них можно быть уверенным до конца. Осипанов тем более. Это железный человек.

Остаются сигнальщики. Горкун и Волохов. Кто же из них? Пожалуй, Горкун. По своей легковесности и податливости он похож на таких людей, вроде Канчера.

Следовательно, дальнейшее молчание на допросе — нелогично, бессмысленно. Его личная вина в замысле на жизнь царя установлена. Но степень этой вины? Она будет зависеть только от его личных признаний. Вывод: от того, в чем он признается, будет зависеть и мера наказания и приговор. Значит, не все еще потеряно.

Борьбу можно и нужно продолжать!

Семь шагов от окна до дверей.

Семь шагов от дверей до окна.

Семь шагов…

А если попытаться представить конечный результат? На какой приговор он может рассчитывать? Он, принимавший участие в изготовлении разрывных снарядов. Он, печатавший политическую программу заговора. Он, организационно влиявший на подготовку террористического акта.

Не нужно быть ребенком. Приговор может быть только один. Смертная казнь.

А может быть, все-таки есть еще надежда? Судьи должны учесть возраст, а также и то, что покушение не состоялось?

И тогда? Каторга. Или одиночное заключение? Лет двадцать, не меньше. Двадцать лет просидеть вот в таком, как этот, каменном мешке? В этой мышеловке, в этой западне?

Отупеешь, превратишься в животное. Мозг постепенно разложится, атрофируется. Отомрет способность мыслить и чувствовать. Станешь неспособным даже презирать себя за это подлое угасание, за это гнусное тление.

Нет, лучше уж смерть. Лучше умереть человеком, чем жить скотом. И на суде он скажет во всеуслышание о том, за что он отдает свою жизнь. Он расскажет о тех идеалах, с которыми они выходили на борьбу. Он призовет поколения, идущие за ними, продолжить эту борьбу. Он скажет, что в России всегда найдутся люди, готовые умереть за свои убеждения, за будущее счастье своей родины…

Да, смерть. Земля и небо остаются после тебя, а тебя самого уже нет. Ты ушел навсегда — в темноту, во мрак, в небытие…

Значит, есть две задачи на время следствия и суда. Первая: политически обосновать замысел покушения. Дать понять всем, что они были не просто кучкой террористов, а серьезной политической организацией.

И вторая: по возможности умалить вину товарищей. Выгородить тех, кто выбрал эту дорогу не самостоятельно. Или принимал лишь косвенное участие в деле. Надо только любыми средствами узнать во время допросов, кто арестован еще. И спасти их…

Значит, смерть. Значит, конец. Он ставит точку своей жизни. Он берет все на себя. Он сознательно, добровольно, в здравом уме и твердой памяти выбирает себе свою участь — казнь.

Семь шагов от окна до дверей. Семь шагов от дверей до окна.

Казнь. Смерть. Виселица. Открытый гроб около эшафота. Поп со свечой. Палач намыливает веревку. Врач со стетоскопом, чтобы удостоверить, что ты уже труп…

Он вдруг остановился посреди камеры. Что-то оборвалось и упало в груди. Мягко подломились ноги. Закружилась голова. Он нащупал рукой край деревянного сиденья и опустился на него.

Сладкий привкус тошноты во рту. Морозное покалывание в пальцах ног. Озноб по спине. И неожиданная боль в затылке, как будто в голову медленно входила холодная, острая и длинная игла.