Апрель

— Точнее сказать не могу.

— Когда вы прибыли туда?

— Между десятым и двенадцатым февраля.

— Убыли?

— Числа четырнадцатого, пятнадцатого.

— Что же явилось причиной ваших столь непродолжительных занятий с сыном Ананьиной?

— Ананьина сделала мне выговор за мои химические занятия.

— Значит, она догадалась, что вы приготовляете динамит?

— Нет, она высказалась в том смысле, что я больше времени уделяю химии, чем ее сыну.

— Она подозревала, что ваши опыты незаконны?

— Да, она говорила мне об этом.

— И что же?

— После первого же разговора с Ананьиной я уехал.

— А ваши опыты?

— Цель моих опытов была достигнута. Динамит был уже готов.

— У вас не сложилось такого впечатления, Александр Ильич, что Ананьина или кто-нибудь из ее родственников принадлежат к революционной партии, о существовании которой вам, предположим, ничего не известно?

— Нет, у меня такого впечатления не сложилось.

— Ананьина вела когда-нибудь с вами разговоры о старой «Народной воле»? О Желябове, о Перовской, например?

— Нет, никогда.

— А Новорусский?

— Тоже не вел.

— А вы были знакомы с женой Новорусского?

— Я виделся с ней несколько раз.

— Где?

— В Петербурге.

— Как ее зовут?

— Лидия.

— Она родная дочь Ананьиной?

— Кажется, да.

— Скажите, Ульянов, до вашего приезда в Парголово Ананьина жила на своей даче?

— Этого я не знаю.

— Но ваша лаборатория была отправлена на дачу вместе с вещами Ананьиной?

— Да, вместе.

— Странное получается совпадение, не правда ли?

— Что вы имеете в виду?

— Кое-что любопытное…

— А именно?

— Слушайте меня внимательно, Ульянов. До того дня, пока вам не понадобилось сделать недостающую часть динамита, Ананьина на даче не жила. Потом она перевозит в Парголово свои вещи вместе с вашей лабораторией…

— Это случайное совпадение.

— Дальше. Ананьина заявляет вам, что вы не устраиваете ее как репетитор ее сына только после того, как изготовление динамита закончено, но никак не раньше этого.

— Это тоже случайно, господин прокурор.

— Александр Ильич, а если честно, а?.. Через Ананьину и Новорусского вы держали связь с Исполнительным Комитетом… Ведь правильно?

— Господин ротмистр, ваш вопрос не только не серьезный, но и просто смешной.

— Ах, Александр Ильич, нам с прокурором вовсе не до смеха!

— Ульянов, как звали сына Ананьиной?

— Николай.

— Сколько раз вы занимались с ним?

— Один или два.

— И Ананьина только на пятый день высказала вам свое неудовольствие как педагогу?

— Да, только на пятый.

— А вы не находите это странным?

— Нет, не нахожу.

— Значит, пять дней в доме Ананьиной живет чужой человек, с сыном ее, как было договорено, не занимается, сутками напролет возится с химической аппаратурой. И хозяйка все пять дней никак не реагирует на это, считая, что все идет нормально?

— Да, Александр Ильич, тут концы с концами не сходятся…

— Ульянов, что вы брали с собой в Парголово? Из личных вещей?

— Кажется, одну рубашку.

— И все?

— Да, все.

— А постель? Одеяло, подушка?

— Все это давала Ананьина.

— А вознаграждение?

— В каком смысле?

— Сколько вы должны были получать за свои уроки? Был разговор об этом?

— Нет, не было.

— Где вы обедали, когда жили в Парголове?

— Я обедал вместе с хозяйкой и ее сыном.

— Смотрите, Ульянов, какая забавная получается картина: пять дней вы живете в доме совершенно чужого человека, с сыном хозяйки не занимаетесь, а вас кормят, дают белье… Спрашивается: за что? За какие услуги? Вывод напрашивается сам: за то, что вы с утра до ночи ковыряетесь в своих пробирках. То есть за то, что вы изготовляете динамит. Хозяйка дома знает об этом, она в одном заговоре с вами… Больше того, от нее идет связь к другим участникам заговора, имена которых вы пока назвать отказываетесь, ухудшая тем самым и свое положение, и положение вашей семьи, особенно ваших братьев в Симбирске…

— Кроме арестованных участников заговора, списки которых вы мне вчера показывали, никакие другие имена мне не известны.

— А ну-ка, посмотрите мне в глаза, Ульянов… А для кого вы тайно оставили в доме Ананьиной еще одну партию нитроглицерина?

— Нитроглицерина?

— Да, да, между оконными рамами? В комнате, которая находилась напротив вашей лаборатории?

— Я сейчас уже не припоминаю… Впрочем, да, да, я, кажется, действительно оставил часть нитроглицерина в банке со слабым раствором соды. Для безопасности.

— Не оставили, а спрятали! И не в своей лаборатории, а в другой комнате… Этот нитроглицерин предназначался для тех участников заговора, которые еще находятся на свободе. Они должны повторить покушение на государя!

— Никакого повторения мы не собирались делать…

— Вы лжете, Ульянов! Нагло лжете… Вы запутываете следствие. Вы отказываетесь назвать имена еще не выявленных участников заговора. Учтите: это найдет отражение в вашем приговоре и в судьбе вашей семьи.

— Я никого не запутываю, господин прокурор.

— Значит, за спрятанным вами нитроглицерином никто не должен был прийти?

— Никто.