Апрель

— Конечно, Шевырев. Я совершенно перепутал. Очень схожие фамилии.

— Да, схожие…

— Шевыревым мы сейчас с вами и займемся, пока нам никто не мешает.

— Почему же Шевыревым? Можно и Говорухиным заняться.

— Хм… Ну, пожалуйста, можно и Говорухиным. Только, Александр Ильич, я вас очень попрошу — все сразу начистоту, как на духу, а?

— Конечно, конечно.

— Вот эта самая Шмидова… Как ее звать-то, что-то я подзабыл.

— Раиса.

— Да, да, Раиса! Совершенно правильно. Она что же, в интимной связи была с Говорухиным или как?

— Этого я знать не могу.

— Ну как же, Александр Ильич? Близкие друзья были, и не знаете?

— Об интимных связях даже близкие друзья не всегда друг другу рассказывают.

— Это верно… Значит, Шмидова была, по-вашему, просто соседкой Говорухина по квартире?

— Скорее всего, именно так.

— А вы часто бывали у них на квартире?

— Да, довольно часто.

— И ничего такого, «соответствующего», не замечали?

— Нет, не замечал.

— А когда последний раз видели Говорухина?

— Дней за десять до моего ареста.

— А Шмидову?

— В день ареста.

— Где?

— Она приходила ко мне.

— А почему вы не отдали ей письмо, которое было адресовано ей и которое нашли у вас при обыске?

— Забыл.

— А если честно?

— Действительно забыл. В этот день, как вы сами понимаете, было не до любовных посланий.

— Значит, Шмидова все-таки была в связи с Говорухиным?

— Я этого не утверждаю.

— А как к вам попало это письмо на имя Шмидовой?

— Я получил его по загородной почте. Оно было вложено в конверт.

— Первый конверт был адресован вам лично?

— Да.

— Что еще было в конверте?

— Записка.

— Какого содержания?

— Автор просил переслать письмо Шмидовой по городской почте.

— А вы не успели этого сделать?

— Не успел.

— И не передали Шмидовой письмо даже тогда, когда она приходила к вам?

— Я забыл. Я уже говорил об этом.

— А может быть, вы просто не хотели, чтобы Шмидова получала это письмо от Говорухина?

— Нет, я забыл.

— Или… А, вот и прокурор! Здравия желаю.

— Здравствуйте, ротмистр. Здравствуйте, Ульянов.

— Здравствуйте…

— Ну-с, мы продолжим. У меня создается такое впечатление, Александр Ильич, что вы сознательно утаивали местонахождение Говорухина от Шмидовой. Говорухин назначался вами еще для каких-то дел. А Шмидова могла навести на его след полицию, не так ли?

— Я ничего не знаю об этом.

— Ульянов, а вам известно, что арестован Шевырев?

— Известно.

— А вы знаете, какие он дает показания?

— Естественно, нет.

— Шевырев подтвердил наши предположения, что химическая лаборатория на даче Ананьиной была специально оставлена вами для повторного покушения.

— Повторять покушение некому. Вся организация арестована.

— …

— А Говорухин?

— Молчите?

— А что я могу сказать?

— Многое.

— Например?

— Когда вы уехали с дачи Ананьиной?

— Пятнадцатого февраля.

— Больше с ней не общались?

— Нет.

— А кто послал Ананьиной еще одну бутыль с азотной кислотой двадцать второго февраля?

— Не знаю. Впрочем… я послал.

— Почему вы скрыли это на предыдущем допросе?

— Я запамятовал.

— Да что вы говорите? Ай-ай-ай! Бедный Ульянов! У него, оказывается, куриная память.

— Я прошу вас не оскорблять меня…

— Кто отвозил бутыль в Парголово?

— Не скажу.

— Почему двадцатого февраля Новорусские переменили адрес в Петербурге?

— Не скажу.

— Вы опять за свое, Ульянов? Вам это дорого обойдется.

— Не пугайте меня. Я знаю, что меня ждет.

— Ах, знаете? Отлично… Во время обыска у вас на квартире найдена коробка с землей. Для чего она была нужна?

— Кто — она?

— Земля.

— Для смеси с нитроглицерином.

— Зачем?

— Для усиления нитроглицерина.

— Так, так, прекрасно… А скажите, Ульянов, земля, обнаруженная у вашей сестры Анны, тоже назначалась для смеси с нитроглицерином?

— Нет, эта земля принадлежала мне. Она назначалась для химического анализа.

— А порошки, также найденные у вашей сестры?

— Это мои зоологические препараты.

— Зоологические? Прекрасно…

— Аня не имела никакого отношения к замыслу на жизнь государя.

— И тем не менее предметы, обнаруженные у нее на квартире, дают все основания для привлечения Анны Ульяновой по вашему делу.

— Вы не посмеете сделать этого!

— Прекратите истерику, Ульянов… Ротмистр, продолжайте. Я ухожу на допрос Шевырева. Честь имею.

— Вот видите, Александр Ильич, как нехорошо все получилось.

— Я ненавижу этого вашего прокурора, ненавижу! Какое право он имеет мучить Аню?

— Да теперь об этом ли печалиться?

— О чем же еще?

— Почему вы не назвали лиц, которые вторично отвозили кислоту в Парголово?

— Потому что это совершенно случайные люди! Они даже не знали, что именно везли. Зачем же из-за такой мелочи ставить их под угрозу?

— Может быть, может быть… А вот скажите, Александр Ильич, что это за вычисления у вас в записной книжке? Вот здесь.

— Это формулы для бомб.

— А дальше какие-то чертежи, адреса, а? Я что-то совсем запутался.

— Это… впрочем, я не могу называть.

— Почему же?

— По той же самой причине. Подозрение упадет на абсолютно ни в чем не замешанных людей.

— У вас на квартире нашли еще какие-то химические палочки. Они для чего же?

— Это едкий натр.

— Ну-у? А он что же?..

— Едкий натр используется для уничтожения следов.

— Во-он оно что. Какие же вы следы уничтожали?

— Динамитные.