Елена говорила меньше, но если и говорила, то про двух клиентов. Истории быстро надоели, и Ларина решила фокусироваться на жужжании аппаратов, представляя в голове, как они выглядят и какого они цвета.
Открывать глаза у стоматолога – нарушение какой-то традиции.
По лестнице от ресепшена до пыточной комнаты постоянно кто-то шастал: то одна ассистентка, то вторая, то та пухлая брюнетка с самого ресепшена. Шаги было слышно отчетливо.
И Алена, как всегда, привыкла и перестала замечать.
– Лен, ну.
Интересно работал ее мозг. Как мозги вообще работают? Алена не узнала его голос моментально; наверно, медленные осознания хуже всего. Она ощутила покалывания в плечах и на затылке, но она не поняла – почему. Из-за голоса, явно. Но чей? Две-три секунды… она перебирает голоса учителей. Почему-то учителей. Знает, что чей-то учительский, но голос Травкина автоматически блокируется.
Она и так не двигалась в розовом кресле, но стала не двигаться еще сильнее.
– Мы заканчиваем… – тянет она, не отрываясь от работы.
Ларина все равно сидела спиной. Он и жену толком увидеть не мог, ни то что ее.
– Я подожду внизу.
Интонация, с которой он произносил слова на сербском была еще нежнее и расслабленнее. Еще больше, как игла, которая залезает тебе под кожу и остается там. Пусть не ждет внизу, окей? Пусть едет на своей машине домой, потому что Алена через окно не планировала вылетать.
– Постучи зубками.
Классическая процедура.
– Нормально?
– Да.
– Тогда на сегодня все. Подожди меня внизу, я запишу тебя на следующий раз.
Натянув болотную куртку, она ощутила тепло. Когда она вздохнула, больно улыбнулась и начала спускаться по лестнице, пустыми и наигранно увлеченными глазами пялясь в телефон – ей стало жарко. Вдыхала и не могла вдохнуть.
Шаг.
В мыслях эти сообщения. Камилла и Ленка смотрят на нее. Где-то у окна, как они всегда стоят и нагло смотрят, с улыбочкой. Они ждут, когда она задумается и споткнется. Когда выпрыгнет в окно. Как мешок с дерьмом полетит вниз, к нему. Она сама от себя ждет. Нет, хер ему.
Девчонки на ресепшене нет. Она ускоряет шаг на последних ступеньках и не оборачивается, зная, что за спиной диван. На котором сидят. И ждут. Так принято. Она оборачивается и замечает пустой белый диван. Нетронутый. Глаза прикрываются от чрезмерного облегчения. Сесть тихо не получилось, потому что диван издал непонятные звуки. Алена даже не облокотилась на спинку, оставшись сидеть на диване как примерный ученик.
Только сейчас она прислушалась к колонке и услышала знакомые ноты. Теперь слова. Боже, да, Total Eclipse of the Heart. Если бы не Glee, она бы ни за что не обрадовалась и не начала напевать песню. Ее невозможно не петь. Особенно на припеве, когда Бонни Тайлер начинает голосить. А еще в самом конце инструменты. Ее рука плавно двигается в воздухе, а взгляд стоит на месте и ничего не видит, пытаясь предугадать следующие строчки.
– Красиво, – он не повысил голос. Наверху чистятся инструменты и слышатся сербские разговоры с ассистентками. Он не пытался что-то скрыть, потому что знал, что нет нужды. Неудобные ситуации его избегали за двадцать километров, потому что он сам – неудобная ситуация. – Красивая песня.
Алена сглотнула заранее; как только спустилась с лестницы, но сейчас пришлось опять сглотнуть. Остановилась и моментально улыбнулась, заморозив свое выражение лица. Обычно так встречаешь учителей вне гимназии, школы, универа.
– Простите, я Вас не заметила, – Ларина без шуток нацепила приятно удивленную улыбку и поднялась. Он делает пару медленных шагов к ней. Так обычно ведутся разговоры. До этого он стоял у ресепшена. Он вышел откуда-то оттуда.
– А я тебя не понимаю, – он отводит взгляд, вспоминая. Стоит, не смотрит на нее своим недовольным и уставшим взглядом, поджатыми губами и руками в карманах. – Я думал, что понял, но, – нижнюю губу кусает, размышляя, – по-моему, ты издеваешься, – и он опять не шутит.
– Это просто песня, я просто…
– Я не про сейчас, – быстро и нагло перебивает он ее с полузакрытыми глазами. – Про хор. Это некультурно.
Некультурно не тихо уходить, а все поведение Лариной вместе взятое. Некультурно вешать учителям лапшу на уши, да и вообще: кому угодно вешать. И Травкин задет, как человек, а не как учитель. И он не шутит. Шутя, он менял интонацию на более шутливую и оставлял взгляд серьезным для достижения юмористического эффекта. А тут все его появление серьезное.
Будто бы он сидел тут и ждал не жену, а…
Они выглядят странно, или так кажется Алене. Разговаривать с учителями в общественных местах кажется дикостью, словно вы можете говорить, о чем угодно. Так и вышло: они говорят, о чем угодно, но приходят к одной вечной проблеме. Проблеме и года нет, но она кажется вечной со вчерашнего дня.
Как он только умел обливать грязью.
Алене снова надо в душ.