Апрельская ведьма

Лето только начиналось, но жара стояла небывалая. Дверь в прачечную была приоткрыта, во дворе на веревках неподвижно висели простыни, а в песочнице чуть в сторонке копошилось несколько малышей. Маргарета медленно спустилась по лестнице и, встав в дверном проеме, заглянула внутрь. Там стоял пар, густой, как туман, и сначала она ничего не увидела, кроме собственной тени на белом кафельном полу.

– Чего тебе?

Из тумана вынырнула женщина, в халате и резиновых сапогах, с повязанным на голове шарфом, похожим на тряпку, – большая, толстая, с бисеринками пота на лбу. Маргарета протянула ей руку и на всякий случай сделала книксен. В ответ женщина вытерла руку о халат и протянула ей.

– Чего тебе? – повторила она.

Маргарета вдруг онемела. Как ей объяснить?

– Я хочу посмотреть, – выговорила она наконец.

– Посмотреть? На что?

– На прачечную.

Женщина нахмурилась и уперла руки в бока.

– Посмотреть на прачечную? Еще чего выдумала! Иди своей дорогой!

– Но…

Женщина замахала руками:

– Ишь! А ну брысь отсюда, убирайся!

Маргарета сделала шаг назад, запнулась о ступеньку и упала. В последний момент она успела ухватиться за перила, но крестец все-таки ушибла. Было так больно, что она не смогла совладать с собой: слезы навернулись на глаза, и она заплакала, громко и жалобно, как ребенок. А начав, уже не могла остановиться, она оплакивала все и вся, и инсульт Тети Эллен, и Андре, который не мог ее любить, она плакала о Кристининых страхах и Биргиттиных грехах, о бедняжке Марго и всех ее тщательно подобранных нарядах. Но больше всех она оплакивала самое себя – что она одна-одинешенька на белом свете и ей даже не позволили войти в прачечную.

Женщина явно перепугалась:

– Что ли, сильно ушиблась?

Маргарета повернулась к ней и всхлипнула:

– Я хоте-ела только посмотре-еть. На прачечную. Потому что в ней меня нашли…

– Тебя нашли? Так это ты? Найденыш?

Звали ее Гунхильд, и было ей шестьдесят. Теперь уже вдовая, она по-прежнему жила в той же двухкомнатной квартире, куда они с Эскилем перебрались после войны. Она ходила вперевалочку по кухне от мойки к столу, ставя на него кофе, булочки и семь сортов печенья. Пусть Маргарета угощается, чем богаты, тем и рады. Уж так приятно, что она зашла, она-то, Гунхильд, часто думала, как у девочки жизнь сложится.

Нашла ее не сама Гунхильд, а Свенссон, консьерж, только он уж помер давно. Маргарета даже лежала на этой тахте, прямо тут, в комнате, Свенссон ее принес сюда, потому что телефон во всем доме был только у них с Эскилем. Но ненадолго. Через четверть часа явилась полиция, а через час – человек из комиссии по делам несовершеннолетних. Он принес бутылочку с молоком и чистые пеленки, и очень кстати, потому что кричала Маргарета ужасно.

– А в чем я была?

Гунхильд наморщила лоб, припоминая.

– Вообще-то на тебе ничего не было. Она замотала тебя в какую-то тряпку, кажется, в мое старое полотенце, которое я оставила в прачечной. И пуповина осталась вся целиком, прямо ужас… Но она тебя обмыла, на тебе не было ни крови, ни липкого ничего…

Маргарета обмакнула в кофе третье печенье и набралась духу для главного вопроса:

– А вы знаете, кто она была?

Гунхильд опустилась на стул и скрестила руки на жирной груди. В сумрачной кухне было прохладнее, чем на улице, но на ее белом лбу выступали все новые капельки пота.

– Да что ты, не знаю я. Правда не знаю.

Маргарета смотрела на свой кофе, там плавало несколько крошек.

– Ну а сами-то что думаете? Может, кого-нибудь из этого дома подозреваете?

– Нет, – сказала Гунхильд. – Ходили слухи, что греха таить, но чтобы о ком из этого дома – нет…

– Это правда?

Гунхильд, словно почувствовав всю важность вопроса, посмотрела Маргарете в глаза и положила обе руки на стол, чтобы их было видно.

– Да, – сказала она. – Правда.

Наступила тишина. Только из крана в раковину капала вода – было похоже на стук сердца, словно кто-то тихонько подслушивал их разговор, затаив дыхание, но стук собственного сердца заглушить не мог. Маргарета принялась помешивать кофе ложечкой, старательно звякая о дно чашки, чтобы только не слышать этого ритмичного стука.

– Она родила меня в прачечной?

Вид у Гунхильд был затравленный.

– Не знаю, и никто этого не знал… Могла, наверное, а потом замыла все за собой. Наверняка, пол-то был мокрый, потому как Свенссон наследил тут в большой комнате. Подтирать потом пришлось.

В этот миг Маргарета увидела его как живого: тщедушный маленький человечек в синей спецовке посреди гостиной Гунхильд. Откуда она могла знать, что он тщедушный? Откуда… знала, и все. Но не знала другого, например, куда светило тогда солнце, в кухонное окно или в гостиную.

– В какое время дня это было?

– Утром. Эскиль только-только ушел на работу.

– А как она попала в прачечную?

Гунхильд задумалась, не донеся печенье до рта, потом положила его на расписную тарелочку.

– Нет, и этого тоже не знаю. Но, может, где в газете написано… Ну я балда – забыла про газетные вырезки! Бери еще печенье, я сейчас принесу альбом.