Апрельская ведьма

Маргарета осталась одна в сумрачной кухне. Во дворе за приоткрытым окном играли дети, их голоса в такую жару казались прохладными и слепяще-белыми. Кран все капал.

– Вот!

Гунхильд, колыхаясь, вернулась на кухню, прижимая к груди большой альбом с вырезками, и, смахнув пухлой рукой крошки с клеенки, переставила свой стул и уселась рядом с Маргаретой.

– Сейчас посмотрим, – сказала она, открывая коричневую обложку. – Вообще это альбом Эскиля, тут все больше про футбол. Он был однокашником Йесты Лёфгрена.

Маргарета кивнула. Она выросла в Мутале – ей ли не знать, кто такой Йеста Лёфгрен. Даже Тетя Эллен его знала. Гунхильд торопливо перелистывала альбом, одновременно повествуя о пути Лёфгрена в сборную страны.

– Вот, – наконец сказала она, ткнув толстым указательным пальцем в заголовок: В ПРАЧЕЧНОЙ ОБНАРУЖЕНА НОВОРОЖДЕННАЯ ДЕВОЧКА.

Маргарете как-то никогда не приходило в голову, что о ней наверняка написали газеты, но теперь она поняла, что в свое время стала сенсацией не только для местных, но и для центральных газет. «Экспрессен» первой напечатала ее фотографию – младенец с серьезным видом таращится в объектив. Заголовок взывал: МАМА, ГДЕ ТЫ? В том же духе писала и «Квельс-постен». Маргарета смущенно скривилась и принялась смотреть другие вырезки. «Эстгёта-корреспондентен», «Мутала тиднинг» и «Дагенс нюхетер» были не столь приторны и сентиментальны, но и они разразились километровыми статьями.

Она продолжала вяло перелистывать страницы, заголовок за заголовком, не читая. Вдруг она подумала, что зря приехала. Ответа нет ни в альбоме Гунхильд, ни в ее прачечной. Напоследок она близоруко склонилась к одной из вырезок с фотографией. Консьерж Вильхельм Свенссон действительно оказался маленьким и тщедушным человечком. В какой-то миг даже его запах защекотал ее ноздри – смесь крепкого табака и летнего запаха пота.

Гунхильд медленно наполнила чашки по второму разу – было заметно, что и она устала. Должно быть, эта ретроспектива и для нее тоже обернулась не тем, на что она рассчитывала.

– Постарайся ее простить, – сказала она Маргарете. – У нее ведь не было выбора. Теперь все иначе, а тогда ведь какая стыдобища была – родить ребенка незамужней. Сраму не оберешься!

Она помешала кофе ложечкой и, внимательно глядя на его коловращение, повторила:

– Сраму не оберешься!

Когда после этого Маргарета продолжила свой путь, ее малость мутило – печенья Гунхильд колом стояли в животе, зной всей тяжестью давил на равнину, и в открытые окна автобуса вползал его собственный удушливый выхлоп.

Тетю Эллен ее приезд застал врасплох, она вытянула вперед здоровую руку и улыбнулась своей кривой улыбкой. Теперь она уже могла говорить, правда, медленно и невнятно, но много говорить не стала, вместо этого показав телом и жестами, что ей нужно. Вот она провела рукой по лбу. Ее измучила жара.

Прогулка с Тетей Эллен по Вадстене оставила яркое впечатление. За все время своей жизни у Марго Маргарете только пару раз удавалось обманом выклянчить себе свободное воскресенье и денег на автобус, но оба раза был снег. Зато теперь инвалидное кресло легко скользило по тротуару, и они смогли отправиться далеко-далеко, намного дальше, чем Маргарета могла себе представить. Они медленно слонялись по улицам, через равные промежутки времени останавливаясь перед витринами магазинов рукоделья, и Тетя Эллен, подавшись вперед, рассматривала кружева и с легким вздохом обреченно взмахивала здоровой рукой. Город вокруг казался тихим-тихим, так что в этой тишине Маргарета тоже непроизвольно понижала голос, стараясь не шуметь, – словно Тетя Эллен уснула в своем кресле и ее нельзя было будить. Но разговаривали они лишь о вещах пустячных, о жаре, о Хубертссоне, о том, что Кристина опять собирается в Вадстену. На это лето она снова устроилась на работу в приют и через неделю приедет из Лунда.

В Прибрежном парке народу почти не было, туристический сезон еще не начался. Под высокими деревьями лежали мягкие зеленые тени, одинокие солнечные зайчики блестели на только что подстриженной траве газона, и сам Вадстенский замок тоже маячил, как тень, на краю парка. Маргарета поставила кресло Тети Эллен на тормоз, а сама уселась на скамейку. Они долго сидели молча, глядя на Веттерн, вдыхая запах свежескошенной травы и слушая гвалт чаек.

– Я была сегодня в Мутале, – наконец сказала Маргарета. – В той самой прачечной.

Тетя Эллен повернула голову и посмотрела на нее, но Маргарета не отрываясь глядела на воду. Ее мысли сбивались куда-то в сторону, как всегда, когда нужно рассказать о чем-то действительно важном. «Я всегда считала, что синяя вода – это только так говорят, – подумалось ей. – На самом деле она серая. Но сегодня она правда синяя. Синяя и сверкающая».

– Странно, – продолжала она вслух. – Когда мы жили в Мутале, мне ни разу не хотелось туда сходить. Я ведь знала и улицу, и дом, где это произошло, – знала, но вроде как не верила. Это было как бы ненастоящее. Мне почему-то проще было поверить, что ты и правда нашла меня на той вишне…