И вот сегодня случилось. Мало того, что зашла, – еще и всю квартиру перерыла. Все перекурочила, не узнать их с Гертруд дома! Шторы подняты, занавески отдернуты, – от пронизывающего света Биргитту знобило. Мало того, Марианна собрала все бутылки и выстроила их в ряд на полу у комода, казалось, они стоят в очереди, ожидая, что их опять наполнят и праздник начнется снова. Может, даже с танцами – скатанный в трубку ковер стыдливо лежал под стенкой. А у двери на полу лежало еще что-то, Биргитте пришлось наклониться, чтобы понять, что это. Покрывало. Совершенно мокрое и оттого ставшее намного темнее. Зачем Марианна намочила покрывало? И зачем рядом с ним стоит сумка, доверху набитая Биргиттиными вещами?
Гертруд спала на кровати, лицо у нее было странное, серое с разводами, почти такого же цвета, как ведро, стоящее возле кровати. Помойное ведро, то самое, что обычно бьет Биргитту по ноге, когда она выносит мусор! Ну с какой стати Марианна поставила в комнату помойное ведро, ему же место в шкафчике под мойкой? Она что, не соображает? Совсем, значит, чокнулась!
Марианна положила руку Биргитте на голову и сказала:
– Мама заболела, Биргитта. Она попросила нас позаботиться о тебе – ей нужно отдохнуть.
Это была подлая ложь, и наказание явилось незамедлительно. Потому что сейчас Марианна была без перчаток, с голыми и беззащитными руками.
Биргитта выбрала правую, не теряя ни секунды и не жалея зубов. Как было приятно, когда Марианна заорала!
Так странно казалось возвращаться в школу в понедельник, – все было вроде и такое же, и совсем другое – и дома, и улица, и одноклассники. Даже в самом классе будто что-то за выходные изменилось, она не понимала, что именно, – вроде цвет и размер. Все словно стало больше, и окна тоже – но гораздо темнее, чем в пятницу. Может, Стенберг его перекрасил за выходные, чтобы обозначить великие изменения, случившиеся в мире, но в таком случае маляр он неважный. Трещина наверху стены так и осталась. И светлые пятна на месте прошлогодних рисунков.
Несколько соседских ребят обступили ее на перемене. Что случилось-то? Куда Биргитта подевалась? А знает она, что во двор приезжала неотложка, уже после того как они с Марианной ушли, и что Гертруд вынесли на носилках?
Ясное дело, знаю, отозвалась Биргитта, встряхнув головой, как если бы у нее были длинные волосы, которыми можно встряхивать по-настоящему. Может, именно из-за этой минутной невнимательности она не уловила, кто первым прошептал то слово – слово, отравленной стрелой просвистевшее в воздухе и вонзившееся ей в ухо. Белая горячка! Она наказала того, кто стоял ближе, схватила, не глядя, за вихор и дернула, и поняла, что это – трусиха Бритт-Мари, только когда та вскрикнула.
В другой бы раз остальные помчались в класс и нажаловались Стенбергу прежде, чем она успела бы разжать пальцы, а он устроил бы разнос и вкатил замечание, а то и указкой бы огрел, – но не сегодня. Гунилла, первая трусиха и подлиза из подлиз, обняла плачущую Бритт-Мари и стала умолять остальных не ябедничать. Нужно ведь пожалеть Биргитту, у нее ведь никогда не было папы, а вот теперь и мамы нет! Биргитта мгновение прикидывала, что лучше – харкнуть Гунилле в волосы или содрать с нее зубами скальп, но не успела ни того, ни другого. Прозвенел звонок, и в секунду все сборище рассеялось, подлизы устремились к дверям, до смерти боясь опоздать. Ничего, подождем следующей перемены.
Но на следующей ее не выпустили из класса, Стенберг подозвал ее, когда она уже сиганула к двери, протискиваясь среди остальных. Он хотел бы с ней поговорить, не будет ли она так любезна подойти к его столу. Он сказал это как-то так, словно у нее есть выбор, что совсем было на него не похоже, в другой бы раз гаркнул командирским тоном «Биргитта! Не вертись! Сиди тихо! Вытри сопли и пойди вымой руки!» Однажды он даже обозвал ее грязным поросенком, прямо при всем классе.
Но теперь она для него не какая-нибудь паршивка, это видно. Теперь она самая настоящая приличная девочка, которую все равно немножко жалко. Стенберг склонил голову чуть набок, как старуха, и заговорил тем приторным голосом, которым обычно разговаривал с любимчиками вроде Гуниллы и Бритт-Мари. Как приятно видеть Биргитту такой чистенькой и опрятной. Наверное, она сегодня в обновке? Нет? Но все равно – совсем другое дело! Теперь она увидит, как все пойдет на лад, у нее теперь будут время и силы, чтобы куда лучше справляться с уроками. Она сможет стать по-настоящему прилежной ученицей, если только как следует постарается. А она ведь теперь обязательно постарается, когда в жизни у нее стало больше порядка? Ведь правда? Ведь так? Ведь правильно?
Биргитта приседала и кивала, не такая она дура, чтобы собачиться со Стенбергом. Однажды она было попробовала и получила такой урок, что сидеть не могла. Гертруд, увидев рубцы, обещала заявить на старикашку в Управление среднего образования, в Министерство здравоохранения и в Верховный суд, а потом забыла. А когда Биргитта напомнила ей, она была пьяная и злая и сказала, что Биргитта сама виновата.