Апрельская ведьма

– Он доктор, – шепнула она Кристине, когда минуту спустя закрыла дверь за Хубертссоном. Кристина уважительно кивнула со всей серьезностью. Обе стояли и слушали – вот он идет вверх по лестнице в свою квартиру, вот поворачивает ключ в замке и вносит чемоданы. Кристина наблюдала за Тетей Эллен. Столь напряженно-предупредительное отношение к жильцу говорило о таком почтении, какого Кристина прежде не видывала. И это поражало. Обычно Тетя Эллен относилась к академическим заслугам без особого пиетета, скорее в ее глазах вспыхивала искорка иронии, когда Кристина с пафосом принималась рассказывать о школьных учителях и адъюнктах. Тетя Эллен полагала, лишняя ученость ни к чему. От нее можно и умом тронуться, и судя по тому, что она слышала, с некоторыми учителями гимназии это уже случилось. Стало быть, врачи – исключение из правила. Их ученость вызывает благоговение, а не насмешки. И хотя Хубертссон со временем стал своим в доме, Тетя Эллен, пыхтя, по-прежнему старательно делала книксен, стоило ему приблизиться.

В ту пору он только-только развелся. И поэтому нашел себе работу в Вадстене, а жилье – в Мутале, подальше от своей прежней жизни ординатора одной из гётеборгских клиник. Сама Тетя Эллен ничего такого не говорила, это, разумеется, Биргитта все разнюхала.

Он и теперь холост, так и не женился. Жаль, жена ему не помешала бы. Особенно теперь, когда он старенький и больной.

– Кофейком не поделишься? – говорит Кристина.

– Само собой. – Хубертссон переворачивает газетную страницу. – Ты присаживайся.

Но Кристина сперва идет к холодильнику и долго в нем роется. Там была у нее масленка и кусочек сыра, а может, и хлеб. Но нет, хлеба нет.

– А кусочком хлеба?

Хубертссон кладет газету на стол.

– Естественно. Хватай быстрей…

– Ты серьезно?

Он смеется.

– Там рогалик лежит. Можешь взять.

И внимательно смотрит на нее, пока она режет крошливый хлебец пополам.

– А что это ты примчалась на работу высунув язык? И даже не позавтракала?

– В приют вызвали, – лаконично отвечает Кристина и садится за стол. – Между прочим, я завтракала. Только не слишком хорошо.

– Ага, – говорит Хубертссон. – Что так? Овсянка пригорела?

– Маргарета, – отвечает Кристина и немедленно впивается зубами в свой бутерброд, чтобы избежать дальнейших расспросов. Хубертссон подается вперед, он очевидно заинтригован.

– Твоя сестра? Она что, тут?

Кристина, прожевав, отвечает:

– Не сестра. Мы росли вместе.

Хубертссон ухмыляется.

– Ну да, ну да, – говорит он и снова берется за газету. – Вы росли вместе. Как же.

Кристина хмурится, опасаясь, что он снова заведет разговор о давнем. Но Хубертссон больше ничего не говорит, продолжая листать свою газету. Хотелось бы знать, что он может в ней прочесть, кроме заголовков. Он наверняка уже почти слепой, судя по тому, как все эти годы лечит свой диабет. Штука в том, что Хубертссон на самом деле болен куда серьезнее, чем большинство его пациентов. Сегодня он выглядит еще хуже, чем всегда. Лицо землистое. Кристина, подавшись вперед, чуть касается его плеча, он подымает глаза.

– Ты-то сам как? – говорит она. – Как себя чувствуешь?

Хубертссон встает и, шаркая, идет к двери.

– Исключительно прекрасно, – говорит он через плечо. – На все сто. Превосходно. И совершенно великолепно. Еще вопросы? Или можно пойти и спокойно дочитать газету?

Кристина корчит рожу ему вслед. Вредный старикашка.

Всю первую половину дня работа заставляет ее позабыть и про Хубертссона, и про сестер, и только характерная слабость в суставах напоминает о долгой бессонной ночи. Сегодня ей нравится работать, не потому, что она вдруг полюбила свою профессию, а потому, что есть какая-то надежность в рутине, в повторяемых изо дня в день словах. Кроме того, все диагнозы сегодняшним утром сплошь простые и очевидные: небольшой гастрит, парочка стрептококковых инфекций, покрытый сыпью пятилетний малыш, которому отныне не видать апельсинов. Опухоль, во всяком случае, за такими симптомами вряд ли прячется. Когда входит следующий пациент, ей становится еще спокойнее. Достаточно взгляда на глазки-щелочки этого подростка, и все ясно. Конъюнктивит.

Разумеется, она его осматривает как полагается и даже выключает лампу на потолке, когда он ложится на смотровой стол, чтобы свет не бил ему в глаза. И чувствует к нему что-то вроде нежности, он такой же узкоплечий и тонкий, как Эрик, с подбородком усеянным пламенеющими прыщами. Замухрышка, это точно. Ничего общего с распираемыми тестостероном парнями, которых Оса и Туве подростками притаскивали в гости.

– Я выпишу мазь, – говорит она, закончив с осмотром. – И думаю, тебе надо отдохнуть пару денечков дома…

Обычно Кристина скуповата насчет отдыха, она знает, что чиновник в Страховом фонде ведет статистику выдачи больничных каждым из врачей и что слишком щедрых могут и одернуть. Но парнишка по возрасту под их статистику не попадает. И кроме того, весь его унылый облик подтверждает, что ему правда нужно немножко отдохнуть от окружающего мира.