Апрельская ведьма

– На глазную мазь, – продолжает он. – Мы ведь говорили о глазной мази.

Она все сидит в полумраке, хотя парнишка уже ушел – нет сил встать и включить свет. Следующий пациент пусть подождет – ей нужно чуточку побыть одной, дать нутру снова застыть. Она поворачивается на винтовом кресле, чтобы глянуть в окно, и замечает парнишку, идущего наискосок через стоянку. Его походка вызывает в ней тревогу: плечи опущены, руки болтаются как плети по сторонам, голова поникла. Он то и дело поскальзывается на раскисшем снегу, ему, наверное, холодно, но куртка не застегнута, и ни шарфа, ни перчаток. В голове оживает навязшая за годы учебы фраза: «Существует риск самоубийства». Да. Здесь – определенно существует.

По какому-то внезапному наитию ей видится, что его жизнь как-то связана с ее, какой бы сложной, запутанной и невероятной ни казалась подобная связь, – из того, что когда-то ее ребенком, пострадавшим от жестокого обращения, передали в приемную семью, непременно следует, что незнакомый мальчишка сорок лет спустя вернется домой и лишит себя жизни. Не будь Биргитты в жизни Кристины, телефон в кабинете не зазвонил бы в тот самый миг, когда паренек только-только приоткрылся, и дал бы ему выговориться до конца.

«Если бы да кабы», – глумливо откликается память голосом Астрид.

Астрид. Вот оно. Это все из-за Астрид, это она сделала Кристинину жизнь такой. И столь велика ее власть, что много лет спустя после смерти она может впиваться своими грязными ногтями в чужие раны. Рука Кристины сама выдвигает нижний ящик стола и достает оттуда конверт. Коричневый, весь измятый, он пролежал на дне этого ящика не один год.

Эрик не знает, что этот конверт у нее, он не знает, что она уже больше пятнадцати лет назад сделала то, что он так часто советует ей сделать. Она затребовала свою историю болезни. И не только ее, она раздобыла также рапорт пожарной команды, материалы полицейского дознания и – не без опоры на личный врачебный авторитет плюс известное количество полуправды – заполучила из больницы Святой Биргитты в Вадстене часть истории болезни Астрид.

Сверху лежит ее собственная история болезни. Она подносит пожелтевший лист к настольной лампе и принимается читать хорошо знакомые слова.

Девочка пяти лет. Доставлена по неотложному вызову в 22.25. Без сознания. Ожоги 2-й – 3-й степени – живот, груд. клетка, лев. предплечье и пр. ладони.

Она не верит. Всякий раз читая эту историю болезни, она все так же сомневается: это невозможно, этого не может быть. И тем не менее она, разумеется, знает, что каждое слово тут правда, хотя бы потому, что рубцы видны до сих пор. В некоторых местах ее тела кожа навсегда останется необычно тонкой и блестящей: на животе, грудной клетке, левом предплечье и правой ладони.

Еще у нее есть материалы предварительного расследования и показания супругов Петтерссон. Соседей, которых она не может вспомнить, как не вспомнить ей и квартиры, где они жили с Астрид, и дома на Санкт-Петерсгатан в Норчёпинге. Однако, перелистывая протокол, она словно слышит открытый эстергётландский выговор фру Петтерссон:

– Да, ну так мы привыкли, что ребенок кричит, но больше-то она все плакала… Хотя один раз она так заорала, что ужас…

Остальные подробности воспроизводятся в резюме на первой странице материалов расследования: