Апрельская ведьма

Эллен не глядя поняла, в чем дело, – она знала эту публику. Стоя спиной к девочкам, она сказала:

– Каждой по одной. И чтобы не ссориться.

В этот самый миг в дверь постучали.

На всю свою оставшуюся жизнь Кристина поймет, что время – понятие относительное, что мгновение и вечность – одно и то же. Тогда в ее мозгу промелькнул образ – камень, брошенный в темную воду, и широкие круги, разбегающиеся по поверхности. Это время. Камень – это настоящее, а круги – это то, что было, и то, что будет. Она знала, что произошло и что произойдет, хоть и не могла припомнить прошедшего, как и будущего. На едином вдохе она передумала тогда тысячу мыслей: «Кто это такой, что не потрудился позвонить в дверной звонок с улицы? Как получилось, что никто из нас не слышал, как хлопнула наружная дверь, прежде чем постучались во внутреннюю? Почему волоски у меня на руках встали дыбом?»

Тетя Эллен и Маргарета вели себя так, словно это совершенно нормально – что кто-то постучался в дверь. Маргарета вцепилась в одну из черствых булочек и пошла к окну, а Тетя Эллен вытерла руки о передник и пошла открывать дверь.

Голос в холле звучал странно: невнятный сконский выговор, но какой-то ненастоящий сконский, налетел на Тетю Эллен и перебил ее, не дав даже поздороваться.

– Я ее забираю, – сказал незнакомый голос.

Тетя Эллен неожиданно пронзительно вскрикнула:

– Кого? Что вам надо?

– Она моя. Я ее забираю.

Что-то громыхнуло. Кристина, зажмурив глаза, знала, что это упал табурет возле полочки с телефоном. Кровь пойдет, подумала она. У Тети Эллен сейчас снова из носа кровь пойдет. И точно, секундой позже Тетя Эллен стояла на пороге кухни, прижимая уголок фартука к правой ноздре. Она сделала Кристине торопливый знак – прячься!

Уже потом она подумала, что прятаться надо было в стенном шкафу, но тогда ей это даже не пришло в голову. Шкаф к тому времени успел утратить свое значение, Кристина уже ходила в четвертый класс, а Маргарета в третий, обе стали слишком большими, чтобы целыми днями играть в чуланчике. Так что теперь стенной шкаф использовался по своему прямому назначению – там стоял пылесос и ведро с половой тряпкой, а тряпка для пыли висела на крючке рядом с настенным саше с туго набитыми кармашками. Кристина помогала Тете Эллен вышивать украшающие его слова. Они звучали как стишок или песенка: «пробки», «пакеты», «бечевки» и «квитанции». Что-то вдруг сделалось у нее со зрением, ее взгляд словно заострил контур каждой вещи. Теперь она отчетливо видела малейшие детали прежде незаметной обыденной жизни. Коричневый линолеум. Узор на клеенке. Воробышек, все еще сидящий за окном. Я замораживаю тебя взглядом, думала Кристина. Ты не сможешь сдвинуться с места без моего разрешения.

Но сама она явно сдвинулась с места без собственного разрешения, поскольку уже стояла у стола. Как она тут оказалась? Этого она не помнила. И не помнила, как подвинула стул Тети Эллен и встала за ним. Но факт, что она стояла позади стула Тети Эллен, прижавшись спиной к стенке.

– Где она? – спросил голос из холла.

Тетя Эллен опустила уголок фартука, маленький ободок крови краснел, как венчик цветка, вокруг ее ноздри. Она повернулась к двери в холл.

– Довольно, – сказала она своим самым суровым голосом. – Объясните бога ради, с какой стати вот так вторгаться в дом?

Этот голос Тетя Эллен пускала в ход в исключительных случаях, но уж тогда весь мир стоял по струнке, не то что девочки. Кристина имела возможность наблюдать это на примере бакалейщика и жильца из верхней квартиры. Но эта личность не даст себя испугать, Кристина знала. И правда, из холла протянулась рука и оттолкнула Тетю Эллен. В дверях стояла она. Астрид.

Она невероятно походила на ведьму. Может, оттого что была такая высокая и кособокая, тощая и востроносая. А может, из-за своего странного наряда. Черный плащ-дождевик и зюйдвестка. В январе? Кроме того, зюйдвестка была надета задом наперед: длинный клапан нависал надо лбом, как козырек, бросая тень на глаза.

– Крис-сс-ти-и-и-ина!

Она тянула каждый слог, словно боялась выпустить имя изо рта.

– Моя де-е-евонька!

Астрид, вытянув руки, сделала два шага вперед. Кто-то кричал, может быть, сама Кристина, вероятно, так, хотя она и не ощущала, как этот пронзительный и монотонный крик вырывается у нее из горла.

– Не ве-е-рь ты им, – говорила Астрид. – Все это ло-ожь…

Из своего угла Кристина видела, что Маргарета стоит у стола с раскрытым ртом и по-прежнему держит в руке черствую булку. А позади, у кухонной двери застыла Тетя Эллен. Ее можно было бы принять за фотографию, если бы не тонкий ручеек темной крови, тихонько вытекающий из правой ноздри. Кристина снова открыла рот, на этот раз она почувствовала, как пронзительный крик, вырываясь, сотряс ее горло.

– Не кричи, – сказала Астрид, теперь она говорила торопливо, почти задыхаясь. – Не надо кричать, все это сплошная ложь и враки. Они все выдумали. Мы с тобой так хорошо жили, Кристина…