Апрельская ведьма

– Помнишь меня, – откликнулась она и сделала несколько шагов в мою гостиную. Она по-прежнему прихрамывала, но теперь обходилась только тростью. – Мы лежали в одной палате – в интернате для детей-инвалидов…

Я удивилась. Мне и в голову не приходило, что я когда-нибудь снова увижу Элсегерд или Агнету. Мы расставались навсегда – таким, как мы, не позволено самим решать свою судьбу. Агнета исчезла еще прежде, чем не стало Тигер-Марии, а Элсегерд – почти сразу после этого. Ее даже не было на похоронах. Несмотря на юный возраст, ей предстояло продолжить учебу в самом настоящем Высшем Народном училище. В те последние дни ее бросало то в смех, то в слезы, и если одно мгновение она ликовала при мысли о скором освобождении, то в другое снова принималась горевать по Тигер-Марии.

И вот теперь она сидела в моей гостиной, в обитом светлой тканью кресле, специально купленном мною на днях – чтобы было куда сажать моих гостей. К тому времени я жила в своей квартире уже пять лет, но по-прежнему наслаждалась этим словом – «мой». Моя квартира. Мое кресло. Мои гости.

– О, – произнесла Элсегерд, расстегивая пальто и одновременно окидывая комнату взглядом. – Как тут у тебя хорошо. Так светло и красиво!

Стоял ослепительный зимний день, из тех, когда сверкающие пылинки носятся в солнечном луче поверх паркета и когда я больше, чем обычно, упивалась всеми оттенками моих ярких гардин. В то время я часто любовалась моими гардинами – признаться, иной раз это уже отдавало фетишизмом. Но и все остальное в моей комнате было чудесно – светлый стол из березы, красный диван, битком набитые книжные полки. И тряпичный коврик, разумеется, ручной работы, купленный мной по сходной цене благодаря связям Хубертссона в Объединении народных промыслов.

Меня до того распирала гордость за мою нарядную гостиную, что поначалу я даже не заметила, что виднелось под пальто у Элсегерд. А когда увидела, у меня захватило дух: круглый белый пасторский воротничок поверх черной блузы. Тогда я еще могла схватить рукой свой мундштук и, сунув его в рот, выдула:

– Ты что же, священник?

Элсегерд, потупившись, принялась расправлять свою юбку – совсем как маленькая девочка.

– М-м-м… Меня рукоположили в прошлом году… Поэтому я и приехала в Вадстену. Экуменическая конференция – слышала, наверное? Ну да сегодня я решила прогулять – ради тебя.

Я вытянула руку как могла дальше и коснулась ее руки:

– Я рада, что ты зашла.

Поспешно взглянув на экран, она улыбнулась:

– И я рада. Думаю, мы могли бы задним числом отпраздновать твой день рождения. Я купила «наполеоны»…

Рассмеявшись, я выдула в ответ:

– Так ты до сих пор помнишь? Что я их заказывала каждый год себе в подарок?

– М-м-м… Со стороны Агнетиной мамы это было очень мило – устраивать нам дни рождения. Всем четверым…

– А помнишь, Тигер-Мария заказала себе корону, как у принцессы?

Глаза Элсегерд влажно блеснули, она отвела взгляд.

– Так мне поставить кофе? – спросила она. – Или сама справишься?

Включив мотор, я поехала в кресле на кухню.

И только много часов спустя, когда уже смеркалось, Элсегерд наконец смогла говорить о Тигер-Марии.

– Я думаю о ней каждый день. – Она снова принялась теребить юбку. – О том, что это моя вина…

Экран моего монитора оставался темным.

– Понимаешь – ты же ничего не могла поделать, не могла даже рассказать… А у Агнеты силенок было маловато, какой с нее спрос. Я была старше и здоровее вас всех – могла бы понять, что она же умрет…

Я выпустила на монитор несколько слов утешения, и они заплясали на экране:

– Ты пыталась. Я знаю, ты беседовала с заведующей, хоть нам ничего и не сказала.

Элсегерд скривилась.

– Она заявила, у меня нездоровые фантазии. Нет, ну ты представляешь себе? Она видела, как Тигер-Мария сперва перестала разговаривать, потом – есть, просто слонялась день за днем, улыбаясь своей бессмысленной улыбкой… И при этом утверждала, будто у меня – нездоровые фантазии!

Я вздохнула так глубоко, что текст съехал в самый низ экрана:

– Такова жизнь. Все по-прежнему. Таким, как мы, не дано решать, что правда, а что фантазия.

Элсегерд шмыгнула носом:

– Но я должна была сделать то же, что и этот Стефан, – заблокировать дверь, чтобы та тварь не могла войти. Должна была закричать, чтобы прибежала дежурная сестра…

– Не помогло бы. Она обычно сидела внизу, у малышей. Если бы даже она и услышала – все равно это слишком далеко. Он успел бы убежать, и никто бы нам не поверил.

Элсегерд наклонилась вперед и взяла меня за руку.

– Но ты-то знаешь, верно? Ты помнишь его, помнишь, что он вытворял? Хоть мы и не смели об этом и словом обмолвиться? Только молчали и молчали?

– Я помню.

Элсегерд облегченно вздохнула, лицо ее в сумерках мерцало серебром.

– Спасибо.

Я отняла руку.

– За что спасибо?

Элсегерд не ответила, и спустя мгновение я стерла свои слова с экрана. Я поняла, за что она меня благодарит.

И долго мы сидели и молчали, вспоминая Тигер-Марию.

Он идет сюда. Я слышу, как он поднимается по лестнице, бормоча себе под нос. Но я не хочу, чтобы он приходил. Пока что. Пока я не провела смотр всему тому, что я еще могу.