Апрельский туман

Я думаю, что вряд ли был хоть какой-то смысл посвящать меня в столь сокровенные планы, но вслух не высказываю эту мысль, а просто киваю — и девушка смотрит на меня с благодарностью и, ссутулившись, ползет на свое место.

Где-то сзади почтенные старцы-басы слушают на мобильном знаменитого тенора — короче, репетиция идет своим чередом, но постепенно меня все это начинает раздражать. Уже порываюсь послать все к чертовой бабушке и свалить куда подальше, но в последний момент в памяти всплывает Никино лицо… Я остаюсь и спокойно досиживаю до конца репетиции.

* * *

Все, хватит нюни распускать! За это время можно было уже десять раз что-нибудь сделать! Например, написать хорошую сказку, облагодетельствовать человечество. Все выливают свои помои на головы соотечественникам, а я пересилю себя и напишу что-то очень красивое. И, прочитав мое сочинение, человек плюнет на маленькую зарплату и дурака начальника, на мучительную зависть к богатой подруге и бесплодные размышления об убегающих в небытие годах, на приукрашенные воспоминания и невозможность быть счастливым, потому что всегда чего-то не хватает… И пойдет, пойдет, пойдет человек и будет думать: Господи, как все-таки замечательно жить на белом свете!

Я должна, должна сочинить что-то удивительное, что полностью изменит человеческую жизнь, ведь это так просто — нужно лишь очистить душу от толстого слоя грязи, мыслей, впечатлений чужой жизни, — и тогда, чистая и освободившаяся, душа сама отыщет эту Красоту. Как магнит, притянет ее к себе, — и мне останется только записать слова, которые сами будут вливаться в голову.

Остервенело грызу ногти, но лист остается чистым. И я знаю почему. Снова самообман: упорно направляя свою мысль в высшие сферы, я не испытываю ни малейшего желания следовать за ней. Сейчас больше всего на свете меня интересует телефон. Я все надеюсь, что он зазвонит — и в трубке раздастся голос Ники. И уже пытаюсь угадать, сохранит он свою мелодичность… или нет. Но потом спохватываюсь, что Ника не позвонит, — я так и не доверилась голосу здравого смысла, так и не записала номер ее телефона. Но в последнее время я становлюсь все глупее — и жду, несмотря ни на какие доводы разума, звонка. Когда звонит кто-то «реальный», от досады и разочарования, которых я не могу скрыть, на него льется поток грубых слов и презрительных интонаций. Но сейчас никто не звонит, и я пытаюсь что-то сочинить. Ни хрена не сочиняется. Из колонок монотонно поступает к сердцу филигранная беседа виолончели и флейты. Знаю, что лучше бы мне ее не слушать, — благозвучие обманчиво, а гармония чересчур сложна, чтобы облегчить душу. Но воля моя вконец атрофирована. И все больше я отдаляюсь от этого мира, все крепче сжимает мою руку лживая мелодия, все настойчивее она ведет меня, безвольную и безразличную, в мир потусторонний и чрезвычайно странный. Но это не наш мир. Наш мир прост и понятен, светел и чист, и невероятно просторен, там тишина источает аромат томительного ожидания счастья. А здесь тропинки витиеваты и запутаны, сады бесконечны и заколдованы, из них нельзя выбраться, и бескрайняя, унылая равнина слишком душная и тесная — здесь тревожно и тягостно. И тишина мертвая, звенящая, зловещая, ашеровская. Но я никак не могу себя перебороть — да и не хочу уже, — и мелодия продолжает вести меня в чужой, неприятный мир.

Наконец раздается звонок. Ледяной липкой рукой я подношу трубку к уху и, закрыв глаза, еле слышно говорю: «Да». А в ответ на меня шквалом обрушиваются пронзительные мамины вопли. Не тратя попусту бесценное время на приветственные слова, зная, что в любой момент я могу положить трубку, она начинает что-то без остановки кричать насчет моих бесконечных болезней и неблагоприятных прогнозов на будущее. Насчет того, что Иисус мне обязательно поможет, надо только прийти к Нему (к вам в секту — ты хотела сказать, мама). Я давно усвоила, что пытаться прервать этот словесный поток совершенно бессмысленно. Прикладываю трубку к груди и чувствую, как у меня от этих криков нарушается сердцебиение… А музыка на самом деле так хороша, так обманчиво красива, и такой разительный контраст она составляет с тем, что льется из телефона в мое сердце… Глаза мои теплеют, горячая, ласковая струйка катится по щеке, за ней вторая, третья. Мне хочется закричать в трубку, что я не согласна проживать эту жизнь, что она меня не устраивает. Что она — полнейшее дерьмо, и чем скорее я покину эту чертову планету — тем лучше. Но ком в горле не дает вымолвить ни слова, и я просто отключаю телефон и иду курить.

Я стою на балконе и наблюдаю жизнь на Аллее Трех Кабальеро.

Все сегодня представляется мне в некоем возвышенном свете. Боже, какая необыкновенная картина: дедушка вместе с внучкой запускает воздушного змея. Просто глазам своим не верю: в ледяное пасмурное небо взлетает яркий змей, а внизу счастливые дедушка и внучка провожают его неправдоподобно радостным взглядом. Рядом стоит красивая мама девочки, ее роскошные светлые волосы развеваются на ветру, словно соревнуясь со змеем в изяществе и грациозности.